Мэри Дирборн - Эрнест Хемингуэй. Обратная сторона праздника. Первая полная биография

Макалмон, несомненно, сфабриковал рассказ о скрытой гомосексуальности Эрнеста, когда писал Пирсону в 1952 году, может быть потому, что ему надоели расспросы о сексуальных предпочтениях Хемингуэя за прошедшие тридцать лет. И все же трудно избежать ощущения, что именно сексуальные токи способствовали напряженности между двумя мужчинами во время поездки в Испанию. Во-первых, Макалмона привлекали и женщины, и мужчины (например, его жена Брайхер). Как заметил один современник: «Ясно, что он был вовсе не тот нетрадиционал, чьи склонности формируют личность целиком». Вероятнее всего, эта тема вообще возникла не потому, что кто-то из них как-то приставал к другому, а просто потому, что они оба были красивыми мужчинами и нравились гомосексуалистам, вращались в среде, в которой гомосексуализм был распространен, или потому, что оба в свое время всерьез рассматривали возможность вступления в отношения с гомосексуалистом старшего возраста ради карьеры.

Другая сложность связана с тем, что счета оплачивал Макалмон и Эрнесту это было не особенно приятно. Какой бы ни была причина, напряженность между Хемингуэем и Макалмоном была, и ее заметил, только приехав, Билл Берд. Потом он признается, что Эрнест разговаривает с Бобом «все время брюзжа», тогда как Макалмон в присутствии Эрнеста вел себя безразлично и оставался очень спокойным. Кей Бойл в своем полифоническом и местами неприятном комментарии к рассказу Макалмона в позднейшем издании «Гениев вместе» сообщает о давнишнем замечании Билла Берда, сделанном ей насчет поездки в Испанию: «Хем сделал Боба козлом отпущения в ту поездку. Все счета оплачивал Боб, конечно… У Хема должны были быть бутылки «Джонни Уолкера», или любой другой марки, даже в Испании, и за счет Боба. Цена на них была достаточно высокой, чтобы разорить миллионера, а Боб никогда миллионером не был». Эта мелочность, сливающаяся с возмущением в адрес любого человека, который был щедр к нему, превратилась в болезненно повторяющийся шаблон, когда Эрнесту было двадцать с лишним лет.

Однако важнее, потому что это было теснее связано со сложной психикой Эрнеста и сложным подходом к творчеству, оказалось то, что у Эрнеста появился определенный собственнический инстинкт в отношении боев быков. Как писала Кей Бойл, Берд с горечью рассказывал: «Когда дело дошло до выбора мест на корриде, Хем отбросил непоколебимую честность и постарался занять хорошее место слева, у самой арены, ведь он «изучал искусство корриды», тогда как мы с Бобом, ничего в этом искусстве не смысля, могли с таким же удобством устроиться на дешевых местах на открытой трибуне».

Вместе с Бердом и Макалмоном Хемингуэй посетил бои быков, не считая Мадрида и Севильи, в Ронде, Гранаде, Толедо и Аранхуэсе. В июле Эрнест вернулся в Испанию с Хэдли, опять ради корриды. Они отправились в Памплону на фестиваль Сан-Фермин, который начинался 6 июля – это был праздничный день для всех aficionados . Каждое утро по улицам Памплоны быки неслись к арене, сопровождаемые группой шумных молодых людей в синих рубахах с красными носовыми платками, обвязанными вокруг шеи. Празднества – еда, напитки, музыка и танцы в кафе и на улицах – длились весь день, бои начинались после полудня. Июльские дожди задержали праздник, испортив всем настроение, однако ожидание было доведено до крайней степени возбуждения. Когда началась коррида, Хэдли почувствовала облегчение (как и Эрнест) оттого, что ей не трудно смотреть на происходившее на арене; она приносила с собой вязание и во время в особенности мерзких интерлюдий переключалась на него. В «Смерти после полудня» , в разделе, посвященном описанию реакции зрителей на бои быков, где Макалмон был обозначен инициалами «X.Y.» и обрисован как человек, с подозрением относящийся к любителям-позерам, Хэдли упоминается под именем «миссис Э.Р.», любимым писателем которой (как и Хэдли) был Генри Джеймс. Эрнест с удовлетворением отмечал, что «она вовсе не пугается происходящего с лошадьми; мало того, это ей пришлось по душе в качестве составной части корриды, от которой она также получила огромное удовольствие и даже стала ее сторонницей и защитницей». Вместе с мужем Хэдли наблюдала и изучала стиль и мастерство каждого матадора, оценивала тонкости боя, которые Эрнест схватывал с потрясающей скоростью.

К тому времени, когда они уезжали из Памплоны, Эрнест стал настоящим aficionado и не мог больше говорить ни о чем другом. Его описания увлекли некоторых друзей, и они выразили желание отправиться в будущем в Испанию, особенно на июльскую фиесту в Памплону, вместе с Хемингуэями. Другие быстро устали от его энтузиазма. Макалмон заметил, что Эрнест, который, идя по улице с товарищем, вел энергичный бокс с тенью, теперь, скорее всего, будет вести бой с тенью быка, размахивать воображаемым плащом и демонстрировать, как воображаемая шпага входит в лопатку воображаемого быка. Как и многие другие туристы, совершившие захватывающее открытие, он был охвачен энтузиазмом и вместе с тем не хотел делиться впечатлениями. Вскоре у Эрнеста развился совершенно собственнический инстинкт ко всему, что касалось корриды. Замещая отсутствующего редактора журнала «Трансатлантик ревью» , который жадно читали парижские эмигранты, он напишет о фестивале Сан-Фермине: «Чем меньше о нем будут знать, тем лучше», потому что почти все, «кто заслужил быть в Памплоне», побывали там. «Чем больше людей, считающих, что это ужасный, жестокий, унизительный пережиток прошлого и т. п., тем лучше». Неясно, какой аудитории он адресовал подобные наблюдения.