В ту ночь меня укачали в сон волны чувства причастности: два моих мира сшились друг с другом, как кусочки детской пижамки. Поэтому я поразилась, когда всего через несколько дней мои внутренности скрутили непредвиденные судороги тоски по дому. Иногда на это были причины. Например, мы как-то шли, разбившись на пары, по холму вверх из нашего общежития в школу, и вдруг на нас обрушился ливень. Наш отряд разбежался в стороны с воплями и визгом: каждая девочка сама за себя, даже старосты. Я никогда не была хорошей бегуньей и отстала. В попытке догнать одноклассниц я поскользнулась и ободрала коленку. Я прохромала сквозь ворота, когда все остальные девочки уже были внутри, и в тот момент чувствовала себя как никогда одиноко.
Стыд из-за того, что меня оставили позади, в какой-то степени выветрился за следующие дни, но ледяные колючки тоски продолжали протыкать мои внутренности в неожиданные моменты. Я чувствовала любовь соседок, но тосковала без кого-нибудь, с кем можно по-настоящему поговорить, как с моей подругой дома, Якобой: она была единственной из всех моих знакомых, которая читала такие же книжки и любила обсуждать их. Девочки из моей спальни не читали ничего вне программы и не обсуждали ничего, кроме предстоящего межшкольного спортивного соревнования в Претории, куда все мы должны были поехать на поезде. В Претории училась Якоба, в одной из самых престижных школ страны – «Afrikaanse Hoër Meisieskool», Африкаанской старшей школе для девочек. Она находилась всего в семидесяти милях от Рюстенбурга, но для нас с Якобой это было все равно что расстояние от Земли до Плутона: у обеих семей не было средств на безосновательные путешествия, а даты выходных Якобы не совпадали с моими.
Я лежала без сна, слушая посапывания спящих на соседних кроватях, и представляла, как Якоба в своем общежитии блаженствует в горячей ванне, ведь наверняка у них должно быть достаточно горячей воды даже для шестиклашек, затем устраивается с книгой среди пухлых подушек и тяжелого одеяла и читает, пока не почувствует сонливость, а потом выключает свою личную лампу, стоящую у кровати.
В итоге мои мысли возвратились к нашей ферме, к земле, к ночному небу, на котором мы с отцом, с этим великолепным атеистом в церковной одежде, следили за движениями планет, находили созвездия, а в течение двадцати одного головокружительного дня дерзкого полета первого искусственного спутника вокруг Земли пытались найти его на небе в течение одного часа тринадцати минут, после которых он исчезал за горизонтом.
Я вспомнила и о шумной суете в нашем доме, когда моя мать вечером загоняет нас всех внутрь; как мой отец щекочет пятилетнего Карела и семилетнего Класи, чтобы братья слезли с дивана, и он мог устроиться на своем месте у радио и послушать семичасовые новости; как из кухни доносятся предупреждения моей матери, что лучше бы кто-нибудь зажег лампады и накрыл на стол; как я завидую Лане, которую мать похвалила за то, что та не только зажгла лампады, но и помыла их стеклянные абажуры; и как после ужина мой отец опять садится на диван, гасит окурок в переполненной пепельнице, стоящей рядом с радио на приставном столике, и зажигает следующую сигарету, прежде чем начать читать газету. Я вспоминала, как закричал мой брат Класи, когда я, вытаскивая занозу иголкой, случайно задела мягкую плоть под грубой кожей его ступни; и как моя мать садится в плетеное кресло, а мы, дети, рядом боремся за место на одеяле, которое мы окрестили «Волли»; как голова моей матери то появляется, то исчезает за книгой, которую она читает вслух, переводя для нас предложение за предложением с английского на африкаанс.
Позвонить домой и облегчить мою тоску по дому было нельзя. Платный телефон в главном зале предназначался только для экстренных случаев. Попытки вспомнить лица моих родственников еще больше усугубляли боль: вместо их образов я видела безлюдную пустошь, охваченную снегопадом, похожую на ту, что пришлось пересечь Герде из сказки Ханса Кристиана Андерсона, чтобы спасти своего лучшего друга, Кая, чьи воспоминания похитила, а сердце заморозила Снежная королева. Его смогли спасти только слезы Герды, реки тепла, растопившие ледяную корку, сковавшую его сердце, и возродившие его воспоминания, а потом они вместе ускакали домой на быстроногом олене. Какая же Герда прольет горячие слезы для меня?
* * *
В «Элегии для Айрис» Джон Бейли пишет: «Я был слишком занят в то время, чтобы думать об аналогиях, но наша жизнь была похожа на сказку, сказку со зловещими интонациями и не всегда счастливым концом, в которой юноша влюбляется в прекрасную девушку, и она отвечает ему взаимностью, но непременно исчезает в неизвестном и таинственном мире, о котором ничего не рассказывает».
Читать дальше