Николаус Белов - Я был адъютантом Гитлера

Ночным поездом я выехал в Берлин, а оттуда – сразу в имение родителей жены около Хальберштадта. В пути мне стало плохо. Только в середине сентября я смог на машине отправиться с женой на курорт Зальцбрунн в Силезии. За четыре недели, проведенные здесь, я довольно быстро поправился и хорошо отдохнул. Когда я находился в Ниенхагене, моя жена получила написанное фюрером от руки письмо с пожеланием мне быстрого выздоровления. Я был просто потрясен этим выражением высокий оценки, но прежде всего тем, что в тяжелых военных условиях он нашел время для такого письма, и счел это знаком доверия фюрера, налагающим на меня большие обязательства. Письмо Гитлера жена сожгла в конце войны, прежде чем американцы вошли в Ниенхаген.

Находясь в Зальцбрунне, я снова живо следил за военными событиями. Налеты на Берлин становились все сильнее; наш дом уцелел, но рядом стоящие были разбомблены или выгорели. Здесь же война мною почти не чувствовалась, не в последнюю очередь благодаря моим дружеским, еще с довоенных времен, отношениям с Карлом Ханке, тогдашним гауляйтером Бреслау, который заботился обо мне. Вместе с ним мы побывали на стройке новой Ставки фюрера. Здесь пока не было ничего, кроме фундамента. Я всегда считал ее постройку в этом месте совершенно излишней и теперь оказался прав: строительство было приостановлено.

Важнее всего в Зальцбрунне были для меня приезды замещавшего меня Шимонского. Каждый раз он привозил с собой кучу опасений, но обладал достаточным чувством юмора, чтобы преодолевать свои тревоги, несмотря на плохие вести. В Восточной Пруссии русский все ближе и ближе. Ставку фюрера вскоре придется эвакуировать. Противник ведет бои уже у Гольдапа, пробиваясь дальше на запад и в других пунктах. Я сказал Шимонскому, что, по моему мнению, неотъемлемую часть Ставки следует передислоцировать в Цоссен, около Берлина. Сам он был потрясен обстановкой в воздухе. Боеспособных авиационных соединений почти нет. Фактически люфтваффе боевых действий не ведет. Гидрогенизационные предприятия не работают, а заводы каучука сильно разрушены, так же как и шарикоподшипниковые. Это сказывается не только на выпуске продукции, но и на снабжении и пополнении войск. Американская авиация все сильнее сосредоточивается на разрушении ключевых отраслей промышленности. В общем и целом положение и на Востоке и на Западе – катастрофическое.

Шимонский рассказывал мне и о том плохом состоянии, в котором находится Гитлер. 26 сентября Гиммлер доложил фюреру о действиях Сопротивления еще в 1938-1939 гг., назвав при этом имена Канариса, Герделера, Остера{281}, Донаньи{282} и Бека. Из этого доклада явствовало, что даты начала кампании на Западе постоянно выдавались противнику. Дальнейшие расследования показали, что предпринимались сорвавшиеся попытки отстранить Гитлера от власти или убить его{283}. Эти сообщения вызвали у него катастрофическое ухудшение здоровья. В конце сентября у фюрера начались острые желудочные колики и судороги. Морелль поставил диагноз: это и другие заболевания вызваны его тяжелым душевным состоянием. Несколько дней ему пришлось бездеятельно пролежать в постели, и только в начале октября он вернулся к делам, однако поначалу очень медленно. Смерть Шмундта 1 октября от полученных при взрыве в «Волчьем логове» ранений тоже сыграла свою роль. Мне известно, что в последние месяцы Гитлер ни с кем не разговаривал столь доверительно, как с ним.

Шимонский рассказал мне также о том, что в самом конце сентября у Гитлера побывал кавалер фон Грайм. Фюрер намеревался назначить его фактическим главнокомандующим люфтваффе, оставив Геринга почетным. Я же предположил, что Грайм, также и ввиду бесперспективного положения, от работы вместе с Герингом откажется. Смещенного к тому времени начальника генерального штаба люфтваффе генерала Крайпе Шимонский назвал «человеком, которому не повезло», но причины его увольнения с этой должности назвать не смог. Однако мы сошлись на том, что решающее слово здесь сказали люди партии. Группенфюрер СС Фегеляйн, после покушения возомнивший себя важной персоной, шпионил за Крайне.

С озлобленностью и ожесточением рассказал мне Шимонский о смерти фельдмаршала Роммеля, который перед тем по распоряжению Гитлера вышел в отставку. Ему пришлось пойти на самоубийство, поскольку стала известна его принадлежность к движению Сопротивления. Мы пришли к мысли, что Роммель стал его участником только под влиянием третьих лиц и вряд ли по собственному побуждению выступить против Гитлера. Мы знали, что начальник его штаба генерал Шпейдель{284} поддерживал теснейший контакт с движением Сопротивления, и сделали из этого факта вывод, что Роммель знал о заговоре или участвовал в нем. Но то, чтобы он являлся его движущей силой, мы полностью исключали.