Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

Вместе с интересом, который он стал вызывать, появились женщины, окружавшие его вниманием, — главным образом немолодые дамы, которые угадывали за судорогами и комплексами начинающего популярного трибуна определённые щекотливые обстоятельства и инстинктивно делали вывод о наличии напряжённости, чтобы её снимать умелой рукой. Сам Гитлер будет потом иронизировать по поводу тех женщин, что столь докучали ему своими материнскими заботами. Была, например, одна, «чей голос садился от волнения, когда я обращался к какой-нибудь другой женщине всего лишь с парой слов» [319]. Своего рода домашний очаг обрёл он у вдовы одного штудиендиректора, «мамочки Гитлера» Каролы Хофман, в мюнхенском пригороде Золлн. Двери своего дома открыла перед ним и происходившая из старой европейской аристократии супруга издателя Брукмана, выпустившего труды Хьюстона Стюарта Чемберлена, равно как и жена владельца фабрики пианино Бехштайна, которая говорила: «Я хотела бы, чтобы это был мой сын», и позднее, дабы получить возможность посещать его в тюрьме, выдавала себя за его приёмную мать [320]. Все они, их дома, их компании расширяли пространство вокруг него и делали ему имя.

В партии же он, напротив, продолжает находиться в окружении недалёких представителей среднего сословия и громил-полууголовников, отвечающих его глубоко укоренившейся потребности в агрессии и физическом насилии. Среди немногих друзей, с кем он на ты, Эмиль Морис — типичный любитель потасовок в пивных залах, толстобрюхий Кристиан Вебер — бывший барышник, работавший теперь вышибалой в третьеразрядной пивной и ходивший, как и Гитлер, с хлыстом. Кроме того, в этот узкий круг, являвшийся одновременно и его лейб-гвардией, входят ученик мясника Ульрих Граф и Макс Аман — бывший фельдфебель Гитлера, тупой и послушный его сторонник, который станет вскоре делопроизводителем партии и директором её издательства. Эта шумная и ревностная компания постоянно окружает Гитлера. Вместе с ними он идёт вечером после очередного мероприятия в «Остерию Бавария» или в «Братвурстглекль» близ церкви «Фрауенкирхе», с ними просиживает часами в разговорах за кофе и пирожными в кафе «Хек» на Галериштрассе, где ему оставляют столик в глубине помещения, откуда можно хорошо наблюдать за залом, а самому оставаться незамеченным. Сызмальства страдая от одиночества, он всё время нуждается в людях вокруг себя — слушателях, охранниках, прислуге, шофёрах, но также и в людях, с которыми можно поговорить, любителях искусства и рассказчиках анекдотов, таких, как фотограф Генрих Хофман или Эрнст Ханфштенгль по прозвищу «Путци»; они и придают его двору облик «мира богемы и стиля кондотьеров» [321]. Он не возражает, когда его величают «мюнхенским королём», и только поздней ночью добирается до своей меблированной комнаты на Тирштрассе.

Наиболее колоритной фигурой его окружения был молодой Герман Эссер. До того он практиковался в редакции газеты и служил референтом по печати в войсковой команде рейхсвера. Кроме Гитлера это был единственный талантливый демагог, которым располагала в то время партия, «мастер устраивать шум, умеющий это делать чуть ли не лучше Гитлера… оратор-дьявол, хоть и из ряда разрядом пониже». Умный и ловкий, он умел составлять общепонятные и образные формулировки и представлял собой тип бульварного журналиста, неутомимого в сочинении историй, разоблачающих приватную жизнь евреев и спекулянтов. Добропорядочные мелкие буржуа в рядах партии стали вскоре упрекать его в присущем его компаниям «тоне свинопаса» [322]. Ещё будучи школьником в Кемптене, он призывал совет солдатских депутатов поднять на штыки кое-кого из буржуев. Вместе с Дитрихом Эккартом он был одним из первых и самых рьяных творцов мифа о Гитлере. Сам же Гитлер, порой не очень жаловал своего радикального соратника и, если верить источникам, не раз заявлял, «что Эссер — сукин сын» и что он терпит его только, пока у него в нём есть нужда»

В каком-то отношении Эссер был схож со школьным директором из Нюрнберга Юлиусом Штрайхером, заставившем говорить о себе как об апологете порнографического махрового антисемитизма и казавшемся одержимым в своих безудержных фантазиях насчёт ритуальных убийств, еврейского сластолюбия, мирового заговора, кровосмешения и всепоглощающего маниакального представления о черноволосых похотливых бесах, сопящих над непорочной, арийской женской плотью. Конечно, Штрайхер был ограниченнее и глупее, но в плане локальной эффективности он мог даже соперничать с Гитлером, к которому относился поначалу с нескрываемой враждебностью. Кое-какие факты говорят в пользу того, что вождь мюнхенской НСДАП так обхаживал Штрайхера не только потому, что хотел использовать его популярность в собственных целях, но и потому, что чувствовал себя связанным с ним одними и теми же комплексами ненависти и бредовыми представлениями. И он до самого конца, всем нападкам вопреки, сохранит лояльность по отношению к «фюреру франконцев» и скажет уже во время войны, что хотя Дитрих Эккарт как-то и сказал, что Штрайхер кое в чём идиот, но обвинения в адрес «Штюрмера» [323]он разделить не может: «на деле Штрайхер еврея идеализировал» [324].