Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

Перспективы операции были и впрямь достаточно благоприятными. Настроение публики, как это стало ясно утром, явно склонялось на сторону Гитлера и «Кампфбунда». Над ратушей, а также над многими зданиями и жилыми домами города развевались — иногда вывешенные явочным порядком — флаги со свастикой, а утренняя пресса с восторгом писала о том, что произошло накануне в «Бюргербройкеллере». Go вчерашнего дня в партию вступило двести восемьдесят семь новых членов, немалый приток отмечали и вербовочные бюро «Кампфбунда», созданные в различных частях города, а в казармах младшие офицеры и рядовые откровенно симпатизировали акции и походным планам Гитлера. Агитаторов, которых направлял Штрайхер, встречали в этой удивительно лихорадочной атмосфере холодного ноябрьского утра аплодисментами.

Однако поскольку Гитлер был отрезан от публики, от импульсов и стимулов, исходивших от восторженной людской толпы вокруг него, то в первой половине дня его опять охватывают сомнения, и уже в этот момент порой кажется, что массы и были в совершенно физическом смысле той стихией, которая повышала или уменьшала его уверенность, энергию и мужество. Ранним утром он отправляет руководителя информационного бюро «Кампфбунда» лейтенанта Нойнцерта к кронпринцу Рупрехту в Берхтесгаден с просьбой выступить посредником и не хочет ничего предпринимать, пока не вернётся посланец. Он боится также, что демонстрация может привести к столкновению с вооружённой властью и фатальным образом повторить незабытое ещё первомайское поражение. И только после продолжительных дебатов, в ходе которых Гитлер медлил, сомневался и безуспешно ждал возвращения Нойнцерта, Людендорф кладёт конец всем разговорам своей энергичной фразой: «Мы выступаем!» Затем, примерно к полудню, образовалась колонна в несколько тысяч человек во главе со знаменосцами. Было приказано, чтобы руководители и офицеры шли в первых рядах, Людендорф был в гражданской одежде, а Гитлер надел поверх вчерашнего сюртука макинтош. В одной шеренге с ним стояли Ульрих Граф, Шойбнер-Рихтер, а также д-р Вебер, Крибель и Геринг. «Мы шли, будучи убеждены, — скажет потом Гитлер, — что так либо этак, но это конец. Я помню, что когда мы уже выходили наружу, на лестнице кто-то сказал мне: „Ну, теперь всё кончено!“ Каждый был убеждён в этом» [420]. С песней они выступили в путь.

Первую большую цепь земельной полиции колонна встретила на мосту через Изар, но она была рассеяна угрозой Геринга, что при первом же выстреле будут расстреляны все арестованные заложники. Шеренги по шестнадцать человек мгновенно обошли растерявшихся полицейских с обоих флангов, окружили и обезоружили их; в полицейских плевали, награждали их оплеухами. На площади Мариенплац перед мюнхенской ратушей Штрайхер обратился с высокой трибуны с речью к собравшейся большой толпе, и тут с полным правом можно говорить о том, насколько глубок был кризис, охвативший Гитлера, — человек, к которому массы стремились «как к избавителю», молча маршировал в тот день в рядах колонны [421]. Он держал под руку Шойбнер-Рихтера, и это тоже был странный жест ищущего опоры, зависимого человека, так мало отвечавший его собственному представлению о фюрере. Под аплодисменты прохожих колонна зачем-то пошла далее узкими улочками центра города; когда подошли к Резиденцштрассе, головная группа запела «Славься, Германия». На площади Одеонсплац колонну снова встретил полицейский кордон.

То, что случилось потом, как все это началось и развивалось, выяснить уже невозможно. Из путающихся, частью фантастических, а частью диктовавшихся попытками самооправдания свидетельских показаний неопровержимо следует только одно — сперва прозвучал одиночный выстрел, перешедший затем в интенсивную перестрелку в течение от силы шестидесяти секунд. Первым рухнул на землю Шойбнер-Рихтер — он был сражён наповал. Падая, он потащил за собой Гитлера и вывернул ему ключицу. Затем упал бывший второй председатель партии Оскар Кёрнер, а также судебный советник фон дер Пфордтен; всего же мёртвыми и смертельно ранеными полегло четырнадцать человек из числа шедших в колонне и трое полицейских, многие другие, в частности Герман Геринг, получили ранения. И в то время как сыпался град пуль, люди падали и в панике разбегались, Людендорф, дрожа от гнева, продолжал шагать с военной выправкой через кордон, и не исключено, что тот день окончился бы иначе, если бы за ним последовала хотя бы маленькая группа решительных людей, однако никто за ним не пошёл. Конечно, не трусость была причиной тому, что многие бросились наземь, а инстинктивное почтение правых к авторитету государственной власти в образе ружейных стволов. С грандиозным высокомерием, столь отличавшим его от рабской идеологии его соратников, «национальный полководец» дождался прибытия на площадь дежурного офицера и позволил себя арестовать. Одновременно с ним явились с повинной Брюкнер, Фрик, Дрекслер и д-р Вебер. Росбах бежал в Зальцбург, Герман Эссер нашёл себе прибежище по ту сторону чехословацкой границы. Во второй половине дня капитулировал и захвативший штаб военного округа Эрнст Рем — после непродолжительной перестрелки, стоившей жизни ещё двум членам «Кампфбунда». Его знаменосцем в тот день был молодой женоподобный человек в очках — сын уважаемого директора одной мюнхенской гимназии по имени Генрих Гиммлер. Без оружия, молча, члены «Кампфбунда» прошли прощальным маршем, с убитыми на плечах, по городу и разошлись. А сам Рем был арестован.