Иван Орленко - Крылатые торпедоносцы

Гагиев принял решение атаковать концевой транспорт, самый крупный. Атаковать всей группой со стороны солнца в соответствии с обычной, широко применявшейся в полку тактикой.

По команде ведущего «Атака!» Сачко и Скрябин прибавили обороты двигателя, вырвались вперед и устремились на караван, принимая на себя встречный огонь кораблей. Вслед за ними, снизившись до высоты тридцати метров, вышли в атаку торпедоносцы. Фашистские пираты заметались, открыли бешеную стрельбу. Огонь вели все корабли. В воздухе образовалась сплошная серо-черная завеса от разрывов зенитных снарядов, рассекаемая разноцветными пучками трассирующих пуль «эрликонов» – немецких автоматических малокалиберных зенитных установок. Множество снарядов рвалось в непосредственной близости от самолетов, но прямых попаданий не было – вражеским зенитчикам мешало солнце, да и летчики все время умело маневрировали.

Открыла огонь и крупнокалиберная артиллерия кораблей, которая била по курсу атакующих самолетов, поднимая над поверхностью моря огромные столбы воды, встреча с которыми грозила торпедоносцу неминуемой гибелью. Фашисты всячески стремились отбить атаку или хотя бы вынудить летчиков выйти на невыгодные для атаки курсовые углы. Но самолеты, резко маневрируя, стремительно сближались с противником.

Наконец настал решающий момент. На максимальной скорости Сачко и Скрябин с малой высоты сбросили каждый по четыре двухсотпятидесятикилограммовые бомбы (ФАБ-250). Высокие стены воды взвились у бортов атакованных кораблей. В это время Гагиев и Порохня сблизились с караваном на полукилометровую дистанцию. «Бросай!»,– скомандовал по рации ведущий, и в воздухе огромными серебряными рыбинами блеснули две торпеды. По наблюдению экипажей, крупный фашистский транспорт водоизмещением 10000 тонн, потрясенный взрывами, стал быстро оседать на корму и вскоре затонул.

Ни один из самолетов гагиевской четверки не пострадал, если не считать обнаруженных позже техниками и механиками многочисленных пробоин от пуль и осколков снарядов. Собравшись после атаки, группа тесным строем направилась к своему аэродрому. Их ведущий, покачивая свой «Як» с крыла на крыло, поздравил торпедоносцев с победой.

Радостной была и встреча на земле. Летчики, техники, мотористы, офицеры штаба и служб полка обнимали победителей, жали им руки…

Вот что стояло за сухими строчками сообщения Совинформбюро.

В русской пословице «гора с горой не сходится, а человек с человеком – всегда» заложена глубокая народная мудрость. Встречи, правда, бывают разными – одни вскоре забываются, не оставляя в памяти никаких отметин, другие, наоборот, становятся порой заметной вехой в жизни, обогащают духовно, вооружают знаниями, помогают строить дальнейшую жизнь. Сейчас, оглядываясь в прошлое, с удовлетворением думаю о том, что судьба не обделила меня своим вниманием, и мне посчастливилось встретить немало хороших людей.

Тогда, в июле 44-го, прибыв в 51 МТАП, я, как и положено у военных, представился командиру полка майору В.М. Кузнецову. Разговор получился недолгим, мы знали друг друга по прежней службе на Тихом океане, да и командир торопился – его вызывали в штаб авиадивизии.

– Что ж, приступайте к исполнению обязанностей, – сказал он. – Вечером, когда все будут на месте, представим вас личному составу. А пока осмотритесь, познакомьтесь с нашим хозяйством, с людьми…

Я отправился на аэродром. Возле самолетных укрытий группами стояли летчики, штурманы, техники. Подошел к ближайшей, представился, и только было начал налаживаться разговор, кто-то сзади положил мне руку на плечо. Я обернулся, и слова замерли у меня на губах:

– Илья?.. Неужели ты?!

– Узнал? Ну и ну! – говорил он, сжимая меня в объятиях. – К нам, значит? Рад, дружище, очень рад!

– Я тоже. Вот не ожидал встретить…

– Сколько же мы не виделись?

В самом деле, сколько неудержимого времени утекло с тех пор, как в апреле 1932 года мы оба попали по спецнабору ЦК ВКП (б) в отряд курсантов при Харьковском авиационном училище и там вместе осваивали летное дело! Илья Пономаренко стал тогда старшиной отряда, а я – секретарем партийной организации. С первых дней тогда я проникся к Илье глубокой симпатией. Был он по-юношески горячим, задорным, боевым. Чувствовалось, что он нашел свое призвание и никогда не свернет с однажды выбранного пути. Подкупал характер Ильи. Его взгляды покоились на твердых убеждениях. Если возникали какие-либо сомнения, не таил их в себе, делился с товарищами. А для этого в те годы нужна была известная смелость. Спорил, отстаивая свои убеждения, и в принципиальных вопросах был непримирим. Не терпел лжи, лицемерия, бахвальства, не боялся честно сказать в глаза человеку все, что о нем думает. Любил подтрунивать над товарищами, но, обладая завидным чувством юмора, легко воспринимал и шутки в свой адрес.