Петр Лещенко - Петр Лещенко. Исповедь от первого лица

Я поехал в Либлинг. Объяснил положение Верочкиной матери, которая уже официально стала моей тещей, оставил ей денег, заплатил за жилье вперед, переговорил с хозяевами. К счастью, у квартирантов с хозяевами установились хорошие отношения. Верочкина мать покорила хозяйку тем, что сшила ей платье и не взяла денег за работу, а старший брат Верочки Георгий помогал по хозяйству — колол дрова и делал другую тяжелую работу. Хозяева заверили меня, что оставят квартирантов у себя столько, сколько будет нужно. Облав в Либлинге не проводили, только на вокзале проверяли у всех документы. Если не выходить из дому, то можно было не опасаться неприятностей. Пообещав приехать за ними при первой же возможности, я вернулся в Бухарест. «Берегите Верочку, она же совсем еще дитя», — сказала мне на прощание теща.

К огромному моему сожалению, между моей мамой и Верочкой не установилось таких сердечных отношений, как между мной и Верочкиной матерью. Мама считала, что Верочка меня не любит, а вышла за меня замуж только по расчету. Я пытался переубедить ее, но не сумел. Если старый человек что-то себе внушит, так внушит крепко-накрепко. Я надеялся, что, познакомившись с Верочкой, мама изменит свое предвзятое отношение к ней, но и этого не произошло. Мама, сносно чувствовавшая себя в то время (я уже писал об этом), встретила Верочку, лежа в постели. Она жаловалась на то, что ей вдруг стало плохо. Я догадался, что болезнь всего лишь предлог для того, чтобы поменьше встречаться с Верочкой. Это меня сильно расстроило. Я ожидал другого. У меня в тот момент не было денег на съем жилья, поэтому нам приходилось жить всем вместе. Я бесконечно благодарен моей сестре Валечке за то, что она окружила Верочку заботой и всячески старалась сделать так, чтобы Верочка чувствовала себя как у мамы дома. У Валечки был постоянно болевший маленький сын Павлик, она беспокоилась о муже, который служил в армии (слава богу, что в тылу), но при всем этом Валечка всегда улыбалась, была веселой и Верочке было с ней легко. Жаль только, что Валечка жила отдельно и бывала у нас не каждый день. Отчим мой тоже отнесся к Верочке хорошо. У него такой характер, что к молодым красивым женщинам он плохо относиться неспособен. Я даже услышал однажды, как он выговаривает маме: «Маша, зачем ты так себя ведешь? Только всех расстраиваешь, а в особенности Петьку. Приятно ли ему видеть, как ты относишься к его жене? Опомнись!» Что отвечала мама, я не расслышал, но, по-видимому, возражала, поскольку следующими словами отчима было: «Ну, как знаешь!» Я и сам несколько раз пытался поговорить с мамой о Верочке, но она отвечала мне одно и то же: «Со стороны, сынок, виднее». Свою болезнь мама превратила в орудие шантажа. Если я говорил то, чего ей не хотелось слышать, она сразу же ссылалась на плохое самочувствие. Из-за маминого поведения дома была тяжелая атмосфера, которую ни я, ни Валечка, ни отчим не могли рассеять. Верочка держалась молодцом, но однажды во время прогулки вдруг разрыдалась — ну почему же твоя мама меня не любит, ведь я так стараюсь ей понравиться? Что я мог на это ответить? Только одно — ничего, придет время — и полюбит. Но мама до самой смерти так и не полюбила Верочку. И Верочке, и мне пришлось смириться с этим. Когда мы стали жить отдельно, все упростилось. Отношения между мамой и Верочкой свелись к редким встречам, во время которых обе стороны делали политес [89] То есть соблюдали вежливость, вели себя в рамках приличий. . Я надеялся, что появление внуков смягчит мамино сердце (Игоря она очень любила), но, к сожалению, внуков мама так и не увидела. Обстоятельства, в которых оказались мы с Верочкой, препятствовали и до сих пор продолжают препятствовать появлению у нас детей. Для того чтобы обзаводиться потомством, нужна определенность, которой у нас пока еще нет. Но я верю, что скоро все устроится.

Опасаясь обвинения в дезертирстве, поскольку мой кратковременный отпуск закончился, я раздобыл у знакомого врача заключение об обострившейся язве желудка и явился с ним в комендатуру, чтобы продлить отпуск по болезни. Я ожидал придирок и даже обследования у военных врачей, но рассчитывал на то, что, пока дело будет тянуться, Красная армия уже займет Бухарест. Однако ко мне никто не подумал придраться. Какой-то подполковник продлил мне отпуск, сказав, что мне повезло. Мне и впрямь повезло. В середине мая Крым был занят Красной армией. От 17-й армии не осталось ничего. Погибло больше половины личного состава, а те, кто уцелел, попали в плен. В Бухаресте говорили, что немцы намеренно не стали эвакуировать войска по морю, чтобы отвлечь часть советских сил и облегчить свое положение на других фронтах. Также уже почти в открытую говорили о том, что румынам с немцами не по пути, что союз с Гитлером был ошибкой, и прочее в том же духе. Антонеску иначе как «негодяем» не называли.