Сборник - О Феликсе Дзержинском

Много позже, обозревая прошлое, вспоминая свои тогдашние настроения, я понял, что они были продиктованы далеко не единственным желанием быть сытым. Мы искали романтику, жаждали приключений и, конечно, не представляли даже тысячной доли тех неожиданностей, которые подстерегали беспризорника на каждом шагу.

Москва нас встретила сурово. Какой она была в 1919 году, достаточно хорошо известно. Приходилось бедствовать, в буквальном смысле побираться, каждодневно выискивать места, где с большей вероятностью успеха можно было поесть и обогреться. Вечерами нас немилосердно гоняли с московских вокзалов, на ночь мы устремлялись в город, где в трепетном ожидании тепла забирались в грязные котлы из-под асфальта, и вот именно тогда, суровой зимой 1919 года, состоялась моя встреча с чекистами. Это произошло на бывшей Никольской улице (ныне улица 25 Октября).

Сотрудники ВЧК — их было несколько человек — шли с Большой Лубянки, в сторону Кремля и, проходя по Никольской улице, заглядывали в асфальтовые котлы. Неподалеку от Красной площади чекисты «выгребли» хилых, замызганных, перепуганных ребят, среди которых был и я.

Прошедшие десятилетия, разумеется, стерли детали этой встречи, но она была и остается незабываемой в моей жизни. По-разному воспринял эту встречу каждый из тех, кто был со мной, но у всех было одинаковое ощущение испуга: никто не знал, как обернется для нас неожиданное препровождение на Лубянку. Именно туда нас повели сотрудники ВЧК. Расстояние от «места происшествия» до здания ВЧК очень небольшое, и, не успев опомниться, мы очутились в каком-то кабинете. Здесь стали знакомиться с каждым в отдельности. Рассказал о себе и я. Узнав, что я бежал из детского дома в Самаре, один из тех, кто нас привел, спросил:

— Хочешь обратно или в другой дом?

Этот вопрос был мне задан человеком, который по возрасту был старше других и, судя по всему, был главным. Я не стал долго раздумывать. Посмотрев прямо в лицо спрашивавшего меня человека, без обиняков, сразу ответил, что хочу поехать обратно в Самару. В душе я радовался, что ничего другого, то есть ничего похуже, очевидно, со мною не произойдет. Вся обстановка, беседа с нами в ЧК, взгляд этого человека, его приветливые глаза, его улыбка — все вселяло доверие.

— А учиться? — тихим голосом спросил наш собеседник и посмотрел в нашу сторону, как бы стараясь запомнить не только лицо, но и вид каждого. Я и другие молчали. И до того ли нам было.

Нас накормили, приодели. Хорошо помню свою обратную поездку в Самару: поездка была «официальной», и никто не мог обидеть беспризорника в дороге. В Самаре также голодали, и меня вывезли в санитарном поезде в Жиздру, что на Брянщине. В санитарном поезде потому, что тяжело заболел. В Жиздре, в детском доме, я стал учиться. Желание учиться настолько овладело мною, что для меня ничего не было более святого, чем эта учеба: за три года я одолел среднюю школу. В Жиздре в 15-летнем возрасте я взял винтовку и стал бойцом ЧОНа — части особого назначения. 111 111 Части особого назначения (ЧОН) создавались в 1919–1925 гг. при заводских партячейках, райкомах, укомах и губкомах партии. Оказывали помощь советским органам в борьбе с контрреволюцией, поддержании порядка, охране государственных объектов. Формировались из членов партии, сочувствующих, комсомольцев. Состоял в рядах комсомола. По путевке комсомола поехал учиться во 2-й МГУ, в Москву.

Моей стихией стала уаука. Я стал профессором, доктором наук, когда мне исполнилось 28 лет. Я был очень счастлив, узнав, что обо мне с похвалой отозвался Максим Горький. Вспоминаю об этом не для того, чтобы говорить о себе, а для того, чтобы вспомнить о Ф. Э. Дзержинском, который дал мне правильное направление в жизни.

Да, это лично Феликс Эдмундович Дзержинский вместе со своими сотрудниками в заснеженной Москве зимой 1919 года вытащил нас из ночного убежища на Никольской улице. Об этом мне стало известно уже после того, как Дзержинского не стало. Рассказал мне об этом профессор В. Н. Чайванов, бывший чекист.

Я, естественно, поинтересовался, каким это образом В. Н. Чайванов спустя многие годы узнал обо мне. Оказалось, что в ВЧК велся своеобразный учет беспризорных, которым дал «путевку в жизнь» Ф. Э. Дзержинский и которые стремились оправдать его доверие. Среди них оказался и я. Со слов покойного чекиста профессора Чайванова, обо мне знали в семье Феликса Эдмундовича.

В 1936 году меня и нескольких других бывших беспризорников пригласил Михаил Иванович Калинин. Шло заседание Президиума ЦИК в связи с 15-летием со дня создания деткомпссии по оказанию помощи детям, возглавлявшейся в самом начале Ф. Э. Дзержинским. Кроме меня на заседании были бывшие беспризорники — смелый и отважный летчик Матвеев, слушатель 3-го курса Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева Мудрагей, работница-шляпница, передовой рабочий одного из предприятий — слесарь. Шла речь о многом благородном, сделанном деткомиссией за длительный период ее существования, и, конечно, о том, кто вкладывал всю свою отзывчивую душу в дело помощи детям республики, о Феликсе Дзержинском.