Роман Кармен: Под пулеметным огнем. Записки фронтового оператора

…Город Зольдин похож на все маленькие города Германии. Две остроконечные кирпичные кирхи, неуклюжая арка у въезда на окраине, несколько вымощенных булыжником улиц. Табличку «Гитлерштрассе» лижут языки пламени, перекрестки окутаны дымом, сквозь который идут нескончаемой вереницей машины, танки.

Город сравнительно с другими немецкими городами сохранился, гитлеровцев вышибли молниеносно, не дав им закрепиться в домах. На перекрестках к столбу прибиты стрелы с названиями городов. Невольно останавливаешь взгляд на стрелке «Берлин». Среди десятка других названий городов и деревень эта деловитая фанерная стрела говорит о главной цели.

Я сворачиваю с дороги, чтобы взглянуть на немецкий аэродром, захваченный нашими танкистами. Ангары, прожекторы, зенитные батареи, штабеля бомб — все брошено. Танки ворвались сюда внезапно. Кругом десятки самолетов — «юнкерсы», «хейнкели», «фокке вульфы».

На аэродроме уже новые хозяева. Рулят из ангаров, садятся, взлетают советские истребители. Наш авиационный полк на рассвете овладел немецким аэродромом, чтобы отсюда прикрывать наступающие советские войска.

Рядом с аэродромом я увидел бараки, окруженные несколькими рядами колючей проволоки с белыми электроизоляторами. Точно как в Майданеке — фашистский стандарт. Я зашел в ближайший барак. В полумраке разглядел на нарах живые существа. На меня устремились взгляды больших глаз, сверкающих на пергаментных мертвенных лицах. Это были женщины. Они протянули поверх одеяла сухие, тонкие, как щепы, руки и молча глядели на меня.

— Кто вы?! — почти закричал я им. — Здесь есть русские?

— Есть! — ответил тихий голос с верхней нары. Я подошел и увидел девушку, приподнявшуюся на локте.

Прерывающимся шепотом она рассказывала:

— Осадчая Степанида. Шестнадцати лет увезли в Германию. Была во многих лагерях, городах. Здесь — филиал самого страшного лагеря Равенсбрук, что под Берлином. Строили этот аэродром. Босыми ногами утаптывали снег на посадочных площадках. Позавчера немцы всех угнали, нас, больных, оставили. Загубили мою жизнь проклятые фашисты… — закончила девушка и, закрыв глаза, легла на спину.

Сколько женщин погибло в этом лагере? На это никто не мог мне ответить. Сотни? Тысячи? Женщины всех национальностей томились здесь, умирая от голода, истязаний, болезней. Неизвестна судьба двух американок — Джаксон и Виржинии Дальбер, трех женщин — офицеров английской армии, парашютисток — Лилиан Рольф, Даниэль Виллиям, Виолетты Шабо. Женщин до смерти избивала палками комендант лагеря садистка Вильгельмина Пилен.

— О, если бы она попалась нам в руки! — в один голос заговорили женщины, окружившие меня во дворе. На них — рубища с крестами, вышитыми на спине, деревянные колодки. Страшно смотреть на тринадцатилетнюю девочку Ядвигу Хомицкую. На ее прозрачном лице огромные серые глаза смотрят по ту сторону мира. Удастся ли спасти эту девочку-старуху? Научится ли она улыбаться?

Часть майора Куратова, расположившаяся вблизи лагеря, окружила оставшихся в лагере изможденных женщин заботой. Им обеспечены медицинская помощь, питание, уход.

Около города Бромберг я встретил на шоссе большую колонну людей, идущих с котомками за плечами. Впереди колонны развевался большой британский флаг. Это была группа английских солдат и офицеров, освобожденных нашими войсками из лагеря английских военнопленных. Они были взяты в Дюнкерке, Кале, Сен-Валери. Пять лет провели они в лагере в Торне. Там же наши войска освободили больше тысячи французов, проданных в рабство Гитлеру Лавалем. Англичане идут бодрым шагом по шоссе, хохочут, поют. Иногда останавливаются, чтобы поболтать с нашими бойцами и офицерами, среди которых некоторые кое-как изъясняются на английском языке.

В городе Шубин, в день его освобождения, я наткнулся на лагерь американских офицеров — военнопленных. В этом лагере содержалось тысяча пятьсот человек, взятых в плен в Африке, Сицилии и Франции. Накануне немцы угнали большую часть их на запад. Где-то наши танки их, наверное, догонят и освободят. В лагере осталось двести человек.

Меня встретил седой полковник Друри, одетый в свежий мундир с орденскими ленточками. Все офицеры, как и полковник, одеты в мундиры, сверкающие золотыми пуговицами и знаками различия, они в галстуках, сорочки открахмаленные, ботинки начищены до зеркального блеска.

Я первый, оказывается, советский офицер, оказавшийся в их лагере. Наши танки вошли в город всего лишь час назад, лагерь — в стороне от главной магистрали, по которой шли колонны войск. Знакомясь с офицерами, я сказал, что я кинооператор и журналист.