Валентин Катаев - Почти дневник

– Выходите, паны, будет, повоевали.

И паны выходили с саблей в руке и сапогами под мышкой.

Так что плохие дороги абсолютно не помогли и не поддержали славу польского оружия. Зато лично я пострадал. На одном особенно «стратегическом» ухабе машину так тряхнуло, что у Пономаренко подпрыгнула фуражка, а я стукнулся головой о верхнее перекрытие и заработал солидную гулю, так что до сих пор при слове «Мажино» у меня чешется макушка.

А вот что о Барановичском укрепленном районе сказал командующий фронтом товарищ Ковалев:

– Хороший укрепленный район. Много превосходных сухих помещений. Я думаю, мы его отдадим белорусскому народу – пусть здесь картошку ссыпают.

Мы подъезжали к местечку Несвиж. Вокруг расстилались необъятные земли Радзивилла. Стали попадаться зажиточные села – выбеленные заборы, лавочки, вывески аптек, слесарных мастерских, портных. Цеховые знаки, написанные наивной кистью деревенского маляра, напоминали что-то давнее, старорежимное, виденное в далеком детстве, – ножницы, утюг, ванна, примус, мужская голова в профиль, с усами и бобриком. Здесь живут злейшие враги белорусского народа и верные холопы панской Польши, так называемые осадники. Осадники – это бывшие солдаты и унтер-офицеры легионов маршала Пилсудского, участники советско-польской войны 1920 года. Польское правительство дало им земельные участки, деньги, сделало из них привилегированных мелких земельных собственников, вооружило.

Сейчас осадники разбежались и скрылись в лесах, изредка постреливая в проходящие части Красной Армии. Но их песенка спета. Народ ненавидит их и понемногу вылавливает. Все же по этим местам надо ехать не зевая, с расстегнутой кобурой револьвера.

В местечке Несвиж жизнь заметно наладилась: открыты кофейные, некоторые магазины, рабочая гвардия с красными повязками на рукаве, с охотничьими ружьями в руках, в «штатских» пальто. Гвардейцы лихо козыряют автомобилю членов Военсовета.

Стоят проходящие части. Лошади, привязанные к рябинам, звонко перебирают копытами по булыжной провинциальной мостовой.

Несколько синих танкистов окружили местную домашнюю хозяйку, которая с корзиной томатов в руках оживленно беседует с нашими парнями.

Много пишут о том, как местное население окружает наших бойцов и забрасывает их вопросами. Я наблюдал и обратное. Танкисты забрасывали вопросами домашнюю хозяйку. Я услышал отрывок следующего разговора.

Молодцеватый танкист, открыв рот, приседая от любопытства и пытливо заглядывая в глаза Несвижской домашней хозяйке, допытывался:

– И магазины у вас частные?

– Так есть, так есть.

– Совершенно так-таки частные?

– Так есть. Частные. Так есть.

Танкист растерянно посмотрел на товарищей, покрутил головой и с нескрываемым сочувствием вздохнул:

– Ай-ай-яй!

Он, этот веселый московский паренек двадцати лет, конечно, слыхал, что есть за рубежом частная собственность, капитализм и т. д., но представлял себе это отвлеченно, а тут совершенно конкретно – магазин. Но магазин не кооперативный, не государственный, а частный, то есть принадлежащий одному лицу, хозяину, который может с этим магазином и всем находящимся в нем товаром сделать все, что пожелает.

Это показалось веселому синему советскому танкисту до такой степени диким, что он еще долго – я видел – крутил головой и сокрушенно бормотал: «Ай-ай-яй!»

В доме бывшего старосты кипела работа. Там разместилось временное управление. Население охотно идет туда за разрешением всех своих вопросов. Дел масса. Вопросов масса. Перед временным управлением стоит сложная задача – перевести нарушенную молниеносной войной жизнь на новые рельсы.

В управление идут за советами учителя, рабочие, крестьяне соседних гмин, домохозяйки, владельцы магазинов, кафе…

Несвиж. Между прочим, замечательно то, что в нем находится один из знаменитых замков бывшего князя Радзивилла, легендарно богатого польского феодала.

По минированным полям, по не успевшей быть взорванной дамбе мы подъехали к замку. В рваном плаще плюща он отражался в ярком зеркале векового пруда.

Шоссе на редкость прямое. Машина легко дает девяносто километров в час. Вдоль шоссе – старинные дубы удивительной красоты. В полях ветряные мельницы, похожие на монахов-капуцинов: конусообразные сутаны и воздетые к облачному небу руки. Пейзаж романтический. Но далеко не мирный.

Мы приближаемся к Брест-Литовску. Только что проехали город Кобрин. Мелькнуло все, что полагается: рынок, бензиновая колонка, отель, пожарное депо, аптека… Мелькнула афишная тумба. Поверх ободранных польских военных плакатов – несколько супрематическое изображение могучего легионера в стальном шлеме с поднятой винтовкой – порадовал глаз самодельный плакат кинотеатра: «Ленин в 1918 году».