Валентин Катаев - Почти дневник

Образцом такого рода звена оказалась артель имени Демьяна Бедного. Потому-то мы – Демьян Бедный и я – решили съездить и познакомиться на месте во всех подробностях с бытом и историей организации этой артели.

Хорошая погода бежит за нами по пятам, как легавая собака.

Уборка в самом разгаре.

Артельная земля лежит под дымчатым солнцем, как обширная русая голова, круглая и коротко остриженная под машинку. Она вся уставлена в шашечном порядке копнами пшеницы.

По дорогам, качаясь, скрипят нагруженные сверх всякой меры арбы. Длинные слюни, как вожжи, свисают с широкогубых воловьих морд.

Вереницы пустых арб, сбросивших свой груз возле молотилок, резко тарахтят по дороге в поле.

Иногда попадаются подводы, заваленные тугими мешками. Это беднодемьяновцы спешат сдать государству свои товарные излишки.

В некоторых местах жнивье перемежается с черными, бархатными, жирными квадратами свежевспаханных участков. Тут идет осенний сев. Многорядные сеялки на высоких колесах, как пауки-мухоловы, ползут, влекомые теми же волами, оставляя за собой аккуратно расчесанные волосы чернозема.

Одновременно колхозники делают множество самой разнообразной работы:

Пашут.

Сеют.

Возят.

Молотят.

Сдают.

При старом, единоличном ведении хозяйства это было бы совершенно невозможно. Недаром время полевых работ в старое время крестьяне называли страдой. Приходилось буквально разрываться. Какие-нибудь два-три человека весь день, не зная ни отдыха, ни срока, топтались по своему микроскопическому наделу (кстати сказать, бывали такие случаи, что земля отстояла от хозяйства за пятнадцать-семнадцать километров) и не знали, за что взяться.

Возьмешься за молотьбу – хлеб начинает гнить.

Возьмешься возить – молотьбу прозеваешь.

Справишься с молотьбой – раннюю зяблевую вспашку проворонил.

И так до бесконечности. Не хватало ни рабочих рук, ни рабочего времени, ни, разумеется, организации.

Каждый крестьянин должен был быть одновременно и пахарем, и сеятелем, и возчиком, и накладчиком, и молотильщиком, и кузнецом, и шорником…

И, разумеется, по нужде хватаясь за все эти дела сразу, ни с одним как следует не справлялся, хотя и надрывался в непосильной, абсолютно непродуктивной работе.

В старое время крестьянину не хватало в деле ведения своего хозяйства рационализации.

Объединение в артель сразу же развязало крестьянам руки и дало возможность свое обобществленное хозяйство строго рационализировать.

1931 г.

…Ночь была необычайно черна. Мир вокруг меня казался сделанным из одного куска угля. Огни Сталинградского тракторного возникли сразу. Насквозь высверленные в непроницаемой среде земли и воздуха, они блистали точками ювелирной иллюминации.

Корпуса рабочего поселка энергично графили ночь арифметической сеткой белых окон.

Деревянная триумфальная арка, под которой нынешним летом прошел первый трактор, выпущенный заводом, казалась нарисованной мелом.

Фосфорический чертеж заводоуправления, сияющий витринами аквариума, проплыл мимо великолепным своим фасадом.

Ворота отворились.

И тут начались цехи. Длинные, низкие и легкие, они поражали зрение необычайной гармонией пропорций. Два враждебных друг другу материала – стекло и железо, примиренные формулой целесообразности, создали в своем сочетании мужественную и вместе с тем изящную конструкцию, образец современной заводской архитектуры.

Инструментальный, ремонтно-механический, механическо-сборочный, кузнечный, литейный, термический – все эти цехи, полные электрического света, стояли, умно и расчетливо распланированные, друг подле друга, соединенные бетонными дорожками и разделенные клумбами.

Придет время, когда плющ и дикий виноград обовьют цехи, тогда зеленое солнце будет наполнять их гигантскую кубатуру веселым лесным светом. Работать будет приятно, как в роще.

– Берегись!

Мы едва успели отскочить к стене. Мимо нас мягко проехала автоматическая тележка. Штук десять листовой стали, подцепленные к ней сзади, прогромыхали по бетону. На площадке тележки стояла девушка в красном платке. Улыбаясь сплошными, молодыми зубами, она правила своим автокаром, едва прикасаясь пальцами к рычагам управления. На ней были аккуратное шерстяное платье, туфли и белые носки с голубенькой каемкой.

Я улыбнулся. Это было так не похоже на то, что я видел часа два тому назад, сидя на лавочке на приволжском бульваре.