Валентин Катаев - Почти дневник

Иные улицы кроют гудроном.

Я видел небольшой трактор-каток марки «Шпрингерфельд-Буффало».

Часть улицы была, как бутерброд, намазана паюсной икрой гудроновой массы.

И по этому бутерброду разъезжал, трамбуя, красавец «Шпрингерфельд-Буффало».

Энергичный малый в сиреневой рубахе – галстук бабочкой – с засученными рукавами стоя управлял трактором. Мускулы на его загорелой руке были напряжены. Фетровая шляпа лихо сдвинута на затылок. Из длинной трубочки к серому московскому небу восходил голубоватый дымок английского табака. Он ловко переставлял рычаги, заставляя своего моторного коня то бросаться вперед, то пятиться назад, поворачивать, останавливаться.

Кучка любопытных – преимущественно девушки – разинув рты, с восторгом и трепетом следила за ловкими манипуляциями молодого американского инструктора, столь невозмутимо, четко и безошибочно разглаживавшего феодальные морщины на лице омоложенной революцией старушки Москвы.

Признаться, мне стало немножко досадно, что лавры общественного внимания пожинает иностранец.

Впрочем, через двадцать минут мой вполне простительный, немного наивный советский патриотизм был вполне удовлетворен на следующем углу, где работал другой «Буффало».

Там трактором управляла простецкая, нашенская, курносая девушка-комсомолка с алым платком, съехавшим набок и открывавшим русые кудряшки.

Не менее ловко, чем американский молодчик, девушка наша бросала своего моторного коня вперед, осаживала его, поворачивала, стопорила… Кучка любопытных – преимущественно парни – с разинутыми ртами глядели на девушку, на ее загорелую руку, на ее серьезно сдвинутые брови, плотно сжатый рот и веснушчатый, похожий на кукушечье яйцо, нос, покрытый мелкой росой пота.

Общий ремонт улиц временно превратил Москву в ад.

Трамвайные и автобусные маршруты меняются ежедневно, ежечасно.

Сесть на нужный вам трамвай так же трудно, как выиграть в лото. Вообще езда в трамвае сейчас похожа на игру в лото. Судьба наугад вынимает из серого мешка улицы смешанные ремонтом бочечки трамвайных номеров. Очень редко они совпадают с нумерованными картами таблиц, выставленных на остановках.

На табличке – 1, 34, 4, 6…

Судьба вынимает вам – Б, 8, 17, почему-то 45 (и чину такого нет!)…

Что касается такси, то временно забудьте об этом благодатном способе передвижения.

Бесконечные партии иностранных туристов моментально расхватывают еще у вокзалов такси и по целым дням мечутся по строящейся Москве, наводя очки, лорнеты и «лейки» на все попадающееся на пути.

Что тянет их к нам?

Экзотика?

Возможно, с их точки зрения, экзотики у нас хоть отбавляй. Церкви, перестраиваемые в клубы, лозунги над портиком Большого театра, очереди у магазинов, грохот стройки, идущей сверхъестественным темпом, пестрые халаты узбеков, китайские студенты, отряды пионеров, флаг над зданием ЦИК СССР за зубчатыми стенами Кремля, за теми самыми стенами, на которых некогда стоял, скрестив руки на груди, маленький французский император, попавший в этой «экзотической» стране в очень неприятную историю.

Нет, не только экзотика тянет к нам иностранцев, не только любопытство.

Тут больше, чем любопытство. Старый, уходящий мир смотрит в глаза новому, идущему ему на смену миру. Падающий класс смотрит в глаза восходящему классу.

Смотрит и не может отвести глаз, как эта старая, некрасивая, хорошо одетая американка, проезжающая сейчас в такси мимо хвоста у кооператива, не может отвести лорнета от лесов строящегося гигантского дома на углу Лубянки и Кузнецкого.

Эти странные, непонятные русские! Они испытывают на своем пути всяческие затруднения – продовольственные, жилищные, денежные – и все-таки строят. Мало того. Строят не как-нибудь, а широко и планово, строят с энтузиазмом, самозабвением, верой в победу своей идеи… строят гигантские заводы, комбинаты, электростанции… Эти непонятные русские большевики, из которых едва ли каждый сотый более или менее прилично одет.

Старому миру страшен наш энтузиазм, и его тянет к нам, неодолимо тянет.

В тех частях Москвы, где улицы забетонированы, где вечером в дождь в мокром бетоне зеркальными кляксами отражаются огни, где в яркий день сухо блестят накатанные, как бы вощеные, следы автомобильных шин, где совестно (как в Берлине) бросить на опрятный тротуар окурок, – там с необычайной наглядностью выступает вся анархическая несостоятельность старого капиталистического строя, основанного на «священном праве частной собственности».