Олег Пеньковский - Записки из тайника

Хрущев солгал, когда сообщил, что самолет Пауэрса сбили с первой же попытки. На самом же деле по нему было выпущено четырнадцать советских ракет, и сбит он был не прямым попаданием, а всего лишь взрывной волной. Результаты обследования обломков американского «У-2» подтвердили, что прямого попадания в него не было. Более того, нигде поблизости не было обнаружено осколков советской ракеты. Оказалось, что одной из четырнадцати ракет, выпущенных по Пауэрсу, был сбит наш «МИГ-19», преследовавший американский самолет. Сидевший за его штурвалом младший лейтенант погиб.

Дела мои как на Арбате, так и в комитете идут хорошо. Там ко мне относятся с большим уважением. Серов, Смоликов, Гвишиани и мои друзья очень хотят, чтобы меня послали в очередную зарубежную командировку — в Австралию, Японию или Соединенные Штаты с передвижной книжной выставкой или же во Францию вместе с Рудневым и Гвишиани. Они намерены поговорить в КГБ и Центральном Комитете и убедить их дать мне разрешение на выезд. Если КГБ снимет с меня все подозрения, то я в заграничную командировку поеду.

Я уже в какой-то степени привык к тому, что за мной установлена слежка. «Соседи» все еще продолжают присматриваться ко мне. Причины для этого, надо полагать, у них есть. Я мучаюсь в догадках и предположениях, но никак не могу понять, чем же вызван их столь пристальный интерес

к моей персоне. Опасность положения, в котором очутился, я не преувеличиваю. Но я все же оптимист по натуре и пытаюсь правильно оценить создавшееся положение.

Ни в жизни своей, ни в работе я не разочаровался. Главное, что я полон сил и желания продолжать свою работу. Рассказать людям правду об этой системе — цель моей жизни. Если мне это удастся хоть в какой-то степени, я буду счастлив.

25 августа 1962 года

Суд над полковником Пеньковским и господином Винном длился четыре дня, в один из дней заседание проходило при закрытых дверях. В том, что им будет вынесен обвинительный приговор, никто не сомневался. Старания обоих защитников обвиняемых были направлены только на то, чтобы хоть немного его смягчить. Все выступления в суде и отношение к обвиняемым всех присутствующих в зале вполне соответствовали и содержанию и тональности речи генерал-лейтенанта А.Г. Горного, главного военного прокурора. Оба подсудимых признали свою вину, хотя Винн и сделал некоторые оговорки. Но при этом он ни в коей мере не умалял степени своего участия в переправке материалов за рубеж. Когда прокурор приводил какой-нибудь убийственный факт или Пеньковский делал некое ошеломляющее признание, двести с лишним «представителей трудящихся Москвы», присутствовавших на судебном процессе, дружно, как их инструктировали, выражали свое одобрение или негодование.

Тем не менее судебный процесс, как это следует из его протоколов, получился совсем не таким, каким хотели его видеть в КГБ. Он не стал театрализованным представлением, где каждому из его участников отводилась заранее подобранная роль. Короче говоря, того показательного суда, которые устраивались в 30-х годах в Советском Союзе, не получилось. Проявив недюжинную выдержку и ни в чем не раскаявшись, Пеньковский и Винн в долгой борьбе умов с советской контрразведкой одержали полную победу. И как ни старались власти, ни тот, ни другой не выглядели сломленными. Желая соблюсти только что принятый новый закон о суде, обвинение всячески старалось избежать стереотипов ведения довоенных судов, на которых в роли прокурора выступал Андрей Вышинский. Временами оно проявляло нерешительность, опасаясь скатиться к практике карательных мер, которая была характерна для недавнего партийного руководства. Мы не будем вспоминать об оккупации Прибалтийских стран, совершенной еще при Сталине. Мы вспомним недавнюю агрессию советских войск против Венгерской Народной Республики в 1956 году.

Сам факт проведения этого суда уже сам по себе удивителен, так как других офицеров Советской Армии, уличенных в шпионаже, сразу же расстреливали. В декабре 1962 года, спустя всего месяц после ареста Пеньковского, в советской прессе промелькнуло сообщение о расстреле некого подполковника П., офицера-пехотинца, сотрудничавшего с американской разведкой. Хотя его характеризовали теми же словами, что и Пеньковского («эгоистичным», «скрытным», «отщепенцем» и «явным индивидуалистом»), тем не менее об открытом суде над ним даже и речи не шло. Суд же над Пеньковским должен был состояться. Причем открытый. И вовсе не потому, что восемь британских и американских дипломатов впоследствии были объявлены персонами нон грата за связь с советским предателем, или потому, что напрямую с ним работал иностранец Винн. Все дело в том, что Пеньковский являл собой слишком крупную фигуру, о которой можно было бы только вкратце упомянуть в прессе. Волна перемещений и увольнений, прокатившаяся по Советской Армии, требовала объяснений. Кроме того, суд над офицером, имевшим в среде военного руководства страны массу друзей и знакомых, мог послужить для остальных военнослужащих серьезным предупреждением — тех, кто вынашивает коварные планы против партийного руководства, ждет плачевный конец.