Леон Дегрель - Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

После падения Корсуня Советы считали, что покончили с нами. Их сводки уже трубили о победе, казавшейся им окончательной.

В течение этих невероятных боев, унесших столько жизней, как при Ватерлоо, мы окончательным усилием пробили брешь, позволившую нам вырваться из кольца.

Переигранный враг выместил свое плохое настроение на нашем пути отхода в форме яростных бомбардировок. Этот узкий коридор, эта горловина обстреливалась с какой-то даже смешной яростью артиллерией Советов, их орудия были поставлены в линии по обе стороны дороги.

Мы с трудом продвигались в глубоком слое снега. Но каждый, как бы изнурен он ни был, убыстрял шаг, потому что снаряды ложились каждую минуту, полминуты, поднимая снег, выбрасывая снопы земли.

Преследовать нас бросилась также и пехота. По флангам наш отход прикрывали немецкие танки, постоянно бороздя по полям. Мы видели, как танки разъезжали по насыпи, похожие на стога сена.

Русские солдаты вставали с поднятыми руками. Танк довозил их до нашей колонны. Те повсюду барахтались в снегу, как крысы, готовые к любому выпаду.

Немецкие генералы со стеками в руках шли рядом с солдатами, питаясь так же, как и они, воздухом степи. Пришлось пройти многие километры до первых постов питания, но к ним было не подойти. Нас было сорок тысяч, и все голодные и томимые жаждой.

Тысяча, две тысячи человек осаждали одного несчастного повара, под давлением толпы рискующего в любой момент свалиться в свой котел.

Бесполезно было терять время в очереди. Мы смогли лишь налить несколько бидонов воды из источника. Вода была великолепно ледяной. Для раненых, у которых был жар, это хотя бы на время было чудом.

Но сохранить эту свежую воду было невозможно. Через пять минут горлышко бидона замерзало и закупоривалось, вода звенела внутри, как хрустальный колокольчик.

На марше мы видели, чего стоило продвижение танков с юга нам навстречу. Степь была настоящим танковым кладбищем: восемьсот русских и триста немецких танков были подбиты за три недели боев за наше освобождение.

Катюши были брошены в снегу, выставив в воздух двойные полозья цвета опавших листьев.

Во время оттепели много немецких танков засосало в грязь по гусеницы. Мороз вернулся, грязь затвердела, блокируя танки в ледяном панцире. Было ясно, что коридор, пробитый в нашем направлении, без этих танков доживал свои последние дни. Надо было срочно разблокировать эти машины, вросшие в лед и землю, что были тверже чугуна. Экипажи топорами разрубали лед, снег и землю, разжигали большие костры вокруг своих неподвижных машин, лили на землю солярку, все пробовали, чтобы разморозить грязь и освободить цепи гусениц. Но их усилия казались малоэффективными.

Мы чувствовали себя под надежной защитой «Тигров» и «Пантер» — самых мощных немецких танков, снабженных крепкой броней. Они беспрерывно опрокидывали врага, наседавшего с флангов и сзади, но приоткрытый путь оставался лишь приоткрытым путем. Двигаться надо было быстро.

Сорока тысячам моих людей ночью надо было отдохнуть. Мы долго бродили в степи. Поднялась пурга. Снежные волны хлестали нас миллионами ледяных кристалликов. Мы по-прежнему шли, не зная, куда свернуть: влево или вправо.

На второй день нам надо было преодолеть двадцать километров. Пурга стихла. Снег был густым, но солнце золотило его и делало блестящим. Коридор расширялся. Артиллерия смолкла. Вокруг переливались голубые, лиловые и бледно-зеленые отсветы. Красивые ветряки с широкими черными крыльями стояли среди белых полей.

Мы дошли до одной большой деревни. Там коридор заканчивался. Немецкий порядок немедленно вступил в свои права. Десятки запыхавшихся толстеньких тыловых ребят со щеками, похожими на бифштексы, держали большие щиты с написанными на них наименованиями каждой из частей. Надо было перегруппировать взводы, роты. Унтер-офицеры уже громко выкрикивали приказы. Если уж они так орали, значит, действительно наши злоключения закончились!

Я как мог собрал своих валлонцев, менее дисциплинированных, чем их прусские товарищи, и продолжавших чудачить на свободе.

Произошло какое-то шевеление. Ко мне подошел один генерал армейского корпуса. Я был взлохмачен, растрепан, покрыт ошметками слипшейся грязи. Я встал по стойке смирно.

— Идемте, — сказал он мне. — Три раза звонили от фюрера. Он ждет вас. Вот уже два дня как вас повсюду ищут.

Он увел меня. При первых лучах солнца появился самолет. Он приземлился на своих лыжах. Мои товарищи втолкнули меня в кабину таким, каким был, обутым в толстые валяные сапоги и в овечьем тулупе.