Андреас Хилльгрубер: Отто Фон Бисмарк. Основатель Великой Европейской Державы Германской Империи

Весь ход, а также политические и социальные последствия революции 1848 года, охватившей большую часть Европы, оказали на Бисмарка глубокое воздействие и надолго укрепили в той консервативной позиции, которую он занял несколько лет назад в результате “обращения”. Несмотря на критику по адресу монархической системы, раздававшуюся в домартовский период из лагеря либералов и демократов, Бисмарк никогда не считал, что в Пруссии возможна революция. Однако в еще меньшей степени он вообще мог представить себе масштабы бессилия, беспомощности и уступчивости, проявленные королем Фридрихом Вильгельмом IV по отношению к революционерам в ходе мартовских событий в Берлине. Поскольку в тот момент он безучастно относился к националистским потугам немецкого либерализма и был склонен видеть в революции лишь “алчность неимущих”, то считал своей основной задачей подчеркивать историческую роль Пруссии и аристократии как истинной движущей силы монархии (на крайний случай временно даже в виде роялизма в отсутствие королевства) и всеми средствами защищать существующий социальный порядок.

Вначале, в марте 1848 года, все мысли и поступки Бисмарка сконцентрировались в едином страстном порыве, направленном против любых, как активных, так и пассивных проявлений революции в Берлине. Так, он намеревался совершить со своими шенхаузенскими крестьянами “марш” на Берлин для оказания вооруженного сопротивления восстанию, пытался также склонить к контрреволюционным акциям некоторых генералов из командования прусской армией. Однако неукротимый монарх вынужден был смириться с происходящим: сам король не одобрял такого рода действий, так как считал себя в достаточной безопасности под охраной своих граждан. “Пруссия отныне растворится в Германии”, – возвестил Фридрих Вильгельм IV в своем воззвании “К моему народу и немецкой нации” от 21 марта 1848 года. Бисмарк примкнул к ультра консервативной придворной клике генерал-адъютанта короля, Леопольда фон Герлаха, считавшейся антиреволюционной, однако, как выяснилось в 1848 г ., в то же время ориентированной против абсолютной монархии и отстаивающей значение сословий, прежде всего аристократии. Затем Бисмарк принял участие в создании газеты “Кройццайтунг”, придерживающейся того же направления, и в созыве так называемых “Юнкерского парламента”, “Союза защиты собственности и подъема благосостояния всех классов”. В эти дни Фридрих Вильгельм IV дал Бисмарку такую оценку: “Употреблять только тогда, когда безраздельно правит штык”.

Законодательное национальное собрание Пруссии, избранное на основе всеобщего равного избирательного права и считавшее себя панданом [8], а затем конкурентом немецкого Национального собрания, заседало во франкфуртской Паульскирхе и преследовало цель создания немецкого национального государства, нового Германского рейха. Бисмарк в Законодательное собрание не вошел, ибо хоть и добивался депутатского мандата, но – как и следовало ожидать – избран не был. К этому периоду относятся презрительные высказывания о “лотерее” выборов. Однако он вошел в состав первой палаты депутатов Пруссии, избранной после роспуска Национального собрания прусскими военными (по приказу “замененного” короля 5.12.1848 г, на основе навязанной монархом конституции), равно как и в состав следующей, в августе 1849 года, а также в состав “рейхстага” Эрфуртского союза. Из всех многочисленных речей и прочих высказываний Бисмарка в период революции следует отметить те, которые наиболее явственно отражают его взгляды на историческую роль Пруссии, на “германский вопрос”, международную ситуацию и вытекающие из нее возможности для Пруссии. “Мы пруссаки и пруссаками хотим оставаться”; “мы, со своей стороны, еще принесем юнкерству славу и блеск”. “Народ ., не нуждается в том, чтобы видеть, как прусское королевство расплылось в гнилом болоте южногерманского беспорядка. Его верность принадлежит не имперскому правлению, существующему только на бумаге.., она принадлежит живому и свободному королю Пруссии .. (Я) надеюсь .. Бог даст, чтобы мы еще долго оставались пруссаками, когда этот клочок бумаги (имперская конституция, принятая в Паульскирхе) уже будет предан забвению, словно сухой осенний листок… Пруссия сама всегда будет в состоянии дать Германии законы, а не заимствовать их от других .. Пусть франкфуртская императорская корона (предложенная королю Фридриху Вильгельму IV) блестит очень ярко, однако то золото, которое придает блеску подлинность, можно получить только в сплаве с короной Пруссии ..Прусская армия.., останется армией короля, и делом чести будет считать повиновение… Прусская честь состоит, по моему мнению, не в том, чтобы пруссаки повсюду в Германии изображали из себя донкихотов по отношению к обиженным парламентским знаменитостям… Я вижу прусскую честь в том, ..что Пруссия не допустит, чтобы в Германии что-либо происходило без согласия Пруссии”. “Германского единства желает каждый, кого об этом спрашивают, лишь только он заговорит по-немецки; но с этой конституцией я его не хочу”. Из этих и подобных высказываний явствует, что Бисмарк уже тогда считал разумным объединение немецких государств (не нации, и, уж конечно, не путем революции), однако – и это он выдвигал в качестве условия – лишь в том случае, если Пруссия не только сохранится как государство, но укрепится и будет представлять собой определяющую политическую и социальную силу Германии. Поэтому метод, основанный на объединении с другими немецкими землями и с национальным движением (Эрфуртский рейхстаг), который доверенный советник Фридриха Вильгельма IV, фон Радовиц, использовал после провала революции в 1850 году в своей союзной политике, Бисмарк считал неудачным. По его мнению, такая политика вела в тупик международной изоляции Пруссии, тем более что она осуществлялась против интересов Австрии и в отсутствие тесного контакта с Россией, в тот период ведущей великой державой Европы из числа тех, что придерживались консервативных взглядов. “Германский вопрос, – писал Бисмарк жене, – был решен дипломатическим путем и на поле брани”. В речи, произнесенной 6 сентября 1849 года, он говорил о ретроспективе возможностей, открывавшихся перед Фридрихом Великим (причем в словах о прошлом ясно прослеживалась аналогия с настоящим), и об альтернативе: или двигаться по совместному пути с Австрией, или же, действуя в одиночку, предоставить Пруссии “соответствующее место”, с тем “чтобы способствовать достижению Германией той власти, которая подобает ей в Европе”. “Все мы хотим, чтобы прусский орел, защищая и господствуя, простер свои крылья от Немана до Доннерсберга”, – этим Бисмарк уже открыто заявил о том, что завоевание Пруссией господствующего положения в Северной Германии является внешнеполитической задачей первоочередной важности. Если в тот момент тесную связь с Россией из консервативной солидарности он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, то в речи, произнесенной 24 сентября 1849 года, отметил, что, по его мнению, между континентальными державами и Англией существуют крупные разногласия, вследствие которых возникает необходимость в другой форме государственности (монархии военного образца) и в другой форме правления. Его критика была адресована либералам, считавшим Англию образцом во всех отношениях: “В ссылках на Англию состоит наше несчастье. Дайте нам все английское: английскую богобоязненность и английское уважение к закону, всю английскую конституцию, но зато и английские условия земельной собственности, английское богатство и английский коллективизм, а в особенности же английскую палату общин, короче говоря, все, чего у нас нет, и вот тогда я скажу, что Вы можете править нами на английский манер”.