Наби Даули: Между жизнью и смертью

Николай на каждом шагу тычет меня в бок:

- Ты погляди-ка, тезка, погляди, что здесь делается!

- Вижу, тезка, вижу, - говорю я ему. - Ведь не слепой же я.

- Да нет, ты посмотри получше. Запомни. Вернешься на родину рассказывать будешь. Такое, брат, не всегда увидишь. Это же гибель фашизма, ты это понимаешь, тезка? Мы - очевидцы его последнего вздоха!

- Понимаю, тезка, понимаю.

- А чего ты молчишь, если понимаешь?

- Я думаю, тезка.

- О чем ты думаешь?

- Думаю, вот вернуться бы домой да книгу написать - обо всем, что мы тут перенесли, перевидели. Молодым была бы наука.

- Вот это идея! - воскликнул Николай и хлопнул меня по спине. Потом посмотрел мне в глаза и спросил:

- Ты, может, писатель?

- Не знаменитый, а все ж писал кое-что.

- Вот ведь какой ты скрытный, черт. Столько дружим, а ты бы хоть слово про себя сказал! - по лицу Николая скользнула тень обиды.

- А ты разве рассказываешь о себе? - возразил я.

- А что мне говорить-то? Ну, я командир. Защищал Брестскую крепость. Ранили, попал в плен. Вот знай, если хочешь, - сказал Николай и смущенно опустил глаза.

- Да и ты, шайтан этакий, ничем не лучше. До сих пор скрывал все, а?

На это Николай ничего не ответил. Через несколько шагов он возобновил прежний разговор:

- Надо, надо писать. Пускай знают, что все это значит...

Он задумался и снова пошел молча. Потом добавил:

- А книга выйдет, мне одну пошлешь?

- Разумеется.

- Смотри, тезка, не забудь!

"ФАУ-3"

Выйдя на окраину города, мы остановились возле моста. Ближний конец его разрушен. На противоположной стороне выстроились вдоль дороги машины, толпятся люди. Большинство в штатском. Слышно, как кричат дети и женщины. Лошади, запряженные парами, сгрудились у самого въезда на мост. На повозках - швейные машины, домашняя утварь, а на них сидят седые старики и старухи.

Картина была понятной: немцы сломя голову бегут с насиженных мест. Стало быть, на той стороне - фронт, война перекинулась на немецкую землю. С каждым днем все тесней сжимается огненное кольцо вокруг "великого райха", и его население, не находя себе укрытия, бежит, точно заблудившееся стадо, бог весть куда.

Вот ринулись они через реку, а мост разрушен...

Николай Жадан опять толкнул меня в бок. На этот раз я поспешил ответить наперед:

- Вижу, вижу...

- Вот, - протянул Николай. - Вот это и составит последнюю страницу твоей книги...

- А почему последнюю? - спросил я.

- Да ведь эта картина означает, что фашисты доживают свои последние дни на земле. А там наступит расплата за все выплаканные слезы, за всю пролитую кровь. Эх, брат, хоть бы денек повоевать с винтовкой в руках да перешагнуть порог во вражий дом...

Николай смолк. Лицо его было серьезно и задумчиво.

- Нет, не придется, видно... Праздник победы справят и без нас, проговорил он, вздыхая.

Я промолчал...

Нам приказали заваливать пробоину в мосту землей и щебнем.

На противоположном берегу путались в толпе старички с винтовками. Они то и дело, вытягивая шеи, поглядывали в небо: опасались бомбежки.

Один из пленных, посмотрев на них, сказал с усмешкой:

- Ишь, солдаты тотальной войны, бородатые гауляйтеры!

- На них далеко не уедешь, - заметил другой.

В последние месяцы войны в немецком тылу почти не было видно молодых солдат. Как только Гитлер объявил тотальную мобилизацию, их всех, наверно, тут же отправили на фронт. А в Германии ходили по улицам одни лишь горбатые старички с винтовками. Это и был "последний батальон" Гитлера.

Мы приступили к работе. Скоро к мосту пригнали к нам "на подмогу" польских и французских военнопленных.

Полтысячи человек шесть часов подряд закидывали провал в мосту щебенкой. Вода поднялась и забурлила под мостом, как будто и она стремилась убежать куда-то.

Насыпь, наконец, сравнялась с мостом, и люди, повозки, машины, только того и дожидавшиеся, давясь и толкаясь, ринулись с места, и мост загрохотал.

Николай смотрит, улыбается и что-то говорит. Но я его не слышу. Я гляжу на беженцев, двинувшихся по мосту. Все торопятся. Но куда?.. На руках у матерей плачут светловолосые младенцы. Машут ручонками...

Нас опять погрузили в машины и повезли неведомыми дорогами. Пусть везут, нам теперь все равно. Куда бы нас ни завезли, мы сейчас спокойны! В худшем случае нас могут перестрелять в каком-нибудь лесу из пулеметов. Но фашизма это не спасет. Меч правосудия уже навис над головой гитлеровцев.

Настроение у товарищей приподнятое. Мы запеваем то украинскую песню, то русскую. Даже голод как будто забылся.