Сказки темного леса

— Эта свеча символизирует сияющую, чистую душу зеркаленка! — со значением говорит он. — Глубоко вдохните и как бы вберите в себя ее свет! Чувствуете, как он наполняет все ваше тело? Свеча горит сегодня не просто так — она хочет помочь вам рассказать отряду о себе, о своих надеждах, волнениях и тревогах. Выйди вперед, Пушкарев, и скажи нам …

Пока мы были маленькие и не пили, мы велись на это говно, но взращенная на “теплаке” брага быстро расставила все по своим местам. Первый же стакан этой пенящей жидкости освободил наш разум, сделав глаза и уши свободными. Брага потушила неверный свет “зеркалятской души”, подарив нам весь мир взамен этого мутного светоча. Вместо него в наших душах вспыхнули пары алкоголя — синее пламя ада, в свете которого россказни вожатых мгновенно потеряли всякую силу.

— Ребята, на отрядное дело! — прогнусавил в один из таких дней местный “шнырь” [5]заглядывая в двери нашей комнаты. — Только вас и ждем, все давно уже собрались! Комната у нас была одна на четверых — пружинные кровати и несколько тумбочек, доверху набитых банками с брагой. Лично мне хватало тогда трехсот грамм, чтобы упиться “в говно”, а поллитрой я мог довести себя уже до “полного отрубона”. Поэтому слова “шныря” не произвели на нас особого впечатления — мне неожиданно стало похуй не то что на “отрядное дело”, а и на самих вожатых и на весь этот ебучий отряд. И, видно, не мне одному.

— Пошел отсюда! — прикрикнул на “шныря” Костян. — Пока мы не встали и не дали тебе пизды!

— Ах вот как! — рассердился “шнырь”. — Ну я вам …

Но что “он нам”, “шнырь” придумать так и не смог. Мы легко дали бы ему пизды, и “шнырь” неожиданно для себя очень хорошо это понял. Так что пришлось ему убираться ни с чем, а у нас появился опыт отстаивания собственных прав с помощью “угрозы пиздюлей”. Впоследствии нам это очень и очень пригодилось. Но в тот раз дело на этом не кончилось.

В Зеркальном у вожатых не принято самим врываться в комнаты к детям и орать. [6]И если уж кому-нибудь дали поручение привести ребят на “отрядное дело”, то за неявку “взъебут” в первую очередь нерадивого посыльного. “Шнырь” это знал, потому и принялся нас “заебывать” —открывать дверь на несколько секунд и орать:

— Вы что, блин, не слышали? На отрядное дело!

На третий раз терпение у Костяна истощилось. Вынув из-под подушки финку, он хлестко метнул ее в назойливого “шныря”. Метать ножики мой друг умел с детства, так что “шныря” спасло только то, что он вовремя закрыл дверь. Нож пробил тонкую филенку и застрял в фанере аккурат на уроне его лица.

На эту смену с ножами приехала вся наша четверка, а у Костяна была с собой еще и цепь с амбарным замком, пропущенная через ручку от велосипедного насоса. Вскоре нам очень пригодился этот нехитрый инвентарь.

Через два дня меня поймал возле нашей двери какой-то хмырь, года на три меня старше. Это был активист из “красных”, которого хитроумные вожатые попросили “повлиять” на дерзких нарушителей лагерного режима.

— Ну, ты! — заявило мне это хуйло. — Знаешь, я могу ударить тебя ногой вот сюда! С этими словами он прикоснулся пальцами к моей голове и сделал “страшное лицо”.

— Все понял?! — переспросил он. — А?!

— Хуй на! — спокойно ответил я, так как был всего в шаге от дверей нашей комнаты. — Сейчас мы с тобою поговорим! Тут я трижды постучал каблуком в дверь, как у нас было условлено.

— Что ты … — взбеленился мой собеседник, но ему не дали как следует развить свою мысль. Высыпавшие из комнаты товарищи окружили активиста плотным кольцом, уперев ему в бока лезвия длинных ножей.

— Ну что, сука? — спросил у нашего “гостя” Костян. — Будешь еще нас заебывать? Товарищи по двору успели привить Костяну правильные понятия, так что на людей с “красной смены” он смотрел теперь как на конченую мразь.

— Ага! — обрадовался я, взяв у Рыпаленко из рук мой собственный нож и поворачиваясь к активисту. — Знаешь, я могу ткнуть тебя ножом вот сюда! И сюда тоже!

С этими словами мы принялись приставлять ему ножики к различным частям тела. Активист вяло сопротивлялся, но без особого успеха, так как своего ножа у него не было.

— Не дергайся, а то мы тебя зарежем! — сурово заявил Костян. — Стой спокойно, или тебе пиздец! Зарезать мы бы его, конечно, не зарезали, но активисту неоткуда было об этом узнать. Пришлось ему позорно терпеть унижения от малолеток, благодаря чему мы записали в свои “дневники” еще одно правило: “старше тот, кто с ножом”. Так что на время все успокоилось, пока мы с товарищами не придумали ограбить в нашем отряде “сладкое место”.