Владимир Андреев - Моря и годы (Рассказы о былом)

Вдруг без стука открывается дверь и входит Дмитрий Поляков.

— Все корпишь? Какой километр кальки заканчиваешь? Оторвитесь, дорогой труженик, передохните! — Он, как всегда, по-доброму улыбается, глаза полны лукавства.

— Молодец, что зашел, — обрадовался я.

— А я к тебе, Володя, по делу. — Дима сразу как-то посерьезнел.

— Вот как! По какому же?

— Говорят, ты на вахте носом клюешь… Не поведаешь ли мне: в чем причина?..

— Причина простая. Каждый день выспаться охота, а возможности никакой. Ты не подумай, что я жалуюсь. Нисколько. Жизнь идет удивительно интересно. Хочется сделать полезного как можно больше!

— Слушай, Володя, сколько у тебя нагрузок?

— Считай: штурманская, командир группы малых секторов, корабельный разведчик, мобилизатор, по партийной линии — член бюро коллектива, руководитель политзанятий со старшинами, редактор многотиражки…

— Ну а как Романовский на это смотрит?

— Романовский требует, чтобы в служебное время я занимался служебными, штурманскими делами. Как специалист и старший он, несомненно, прав. Вот и приходится недосыпать…

Дима ушел. Поговорили — вроде и на душе легче стало. А теперь за дело! Кальки не ждут, газета тоже!

С той поры наш милейший корабельный доктор стал интересоваться моим здоровьем. Чувствуя, что такая тема мне не по душе, однажды, когда в салоне кают-компании мы с ним остались вдвоем, он сердито заявил мне:

— Так и знайте, когда посчитаю нужным, я вас просто выпровожу на курорт!

Вот оно что! А Васильев, а Каменский, да и любой другой?.. А сам Димочка Поляков — разве он меньше меня работает?! Ничуть не меньше. Так что курорт подождет!

…Каждый день во время стоянки на якоре рулевые тренировались в бросании ручного лота. Все вроде бы просто: держа меж пальцев клевант, что есть силы раскрутить рукой в вертикальной плоскости параллельно борту гирю, выпустить клевант, и дело сделано — лот полетел, увлекая за собой лот-линь с разметкой на метры или футы… Однако далеко не всем эта операция хорошо удавалась. Ведь свинцовая гиря ручного лота весила не один килограмм.

Тренировались упорно, и осенью на соревнованиях показатели рулевых в бросании лота, в скорости изготовления к действию механического лота Томсона были лучшими на флоте. Такие, как Зимин, кидали лот далеко за семьдесят метров.

Несколько раз в неделю проводились тренировки по, управлению рулем с различных постов — центрального, штурманского, кормовой боевой рубки, кормового штурманского, румпельного отделения. Как правило, переключения на коммутатору производил Галаульников, он же электродатчиком указывал, на какой борт сколько положить руля. Собственно, он и был главным дирижером и тренером.

Галаульников — личность примечательная и авторитетная. На корабле служил уже более десяти лет. Классный рулевой, в любых условиях ведет корабль как по ниточке, характеру его и спокойствию можно позавидовать. Человек недюжинной силы, смекалистый, волевой, доброжелательный, как младший командир-воспитатель он был просто незаменим. Учить — его призвание, как говорится, «дар божий». Такта и терпения ему не занимать, пунктуальности и требовательности тоже. Службу любит и песет ее превосходно. Подчиненные, да и не только подчиненные, его уважают. Коммунист, член бюро коллектива. Такой главстаршина — и верный помощник, и надежная опора. За ним как за каменной стеной.

Каждый выход в море сопровождался, как правило, тренировками по управлению вслепую, как говорили рулевые. Это стало привычным. Дело дошло до того, что на большой рейд Кронштадта по узкому фарватеру входили, управляя рулями с нижних постов.

Страхующим, готовым каждую секунду принять управление на себя, был ас своего дела Галаульников. Он же и окрестил плавание под управлением с других постов «высшим пилотажем»…

У рулевых появился прямо-таки спортивный азарт. Этому способствовало и то, что в кубрике вывешивались показатели: с какой точностью держал курс тот или иной рулевой. Хоть и дружеская, но все же критика.

…Стоим в Лужской Губе. Ясный день. Тишь и гладь такая, что берега и корабли в водяное зеркало никак насмотреться не могут. Снимаемся с якоря, чтобы следовать на все тот же Сескарский плес. В самом благодушном расположении духа хожу по мостику, беру пеленга, определяю место.

— Младший штурман! Туман! — раздается голос Вадима Ивановича в переговорной трубе.

Какой туман, когда ясный день?! В штурманскую рубку быстро входит Галаульников, задраивает иллюминатор и запирает дверь. Я остаюсь один наедине с тикающими, щелкающими и жужжащими приборами… От сознания того, что линкор идет кривоколенным фарватером, имея десятиметровую осадку, при которой малейшая ошибка грозит посадкой на одну из многочисленных банок, мне стало жарко…