Владимир Рынкевич - Шкуро - Под знаком волка

— Атаман Краснов еще тогда хотел немцев в Москву привести, — сказал Буйков. — Тогда не вышло — и сейчас не вышло. И никогда не выйдет.

— Позвольте, мы обсуждаем план операции… — начал было Краснов, но его перебил Шкуро:

— Казаки по бабам — вот и операция.

Он пытался шутить, пытался улыбаться. Его не узнавали даже вчерашние соратники: лицо, изломанное морщинами, нос вдавился кнопкой, седая щетина, а вместо деланной улыбки — щель между почерневшими узкими губами.

— Господин Шкуро мог бы и помолчать со своими стратегическими взглядами, — сказал седой генерал.

— Со своими стратегическими взглядами я вас гнал от Кавказских гор до Воронежа. В капусту рубил!

— А как мы тебя из Воронежа до Касторной гнали, помнишь? — спросил Буйков.

— Помню, — сказал Шкуро и даже улыбнулся по-настоящему. — Помню. Без порток бежали.

Взаимные воспоминания об операциях Гражданской войны закончились хохотом.

Не казаков, не офицеров пытался веселить Шкуро своими похабными рассказиками, а себя хотел обмануть, будто он тот же молодой полковник, рвущийся в генералы и не жалеющий в боях ни себя, ни казаков, а если нет боя, то есть девки, музыка, песни… Рассказывал он о том прошлом, прибавлял, чего не было, и хоть на короткое время становилось легче. Когда генералов отделили, рассказывать стало некому.

Пасмурным утром 4 июня генералов вывезли на советский аэродром в Бадене. Сорвали погоны и ордена. И знаменитый орден Бани превратился в обыкновенную железку. Командовал операцией полковник Палихин. Объяснил своему помощнику капитану Стахееву:

— Англичане молодцы. Наградили Шкуро своим высшим орденом, а теперь стоило нам мигнуть — и сдали нам голубчика вместе с орденом.

— Чего ждем, товарищ полковник?

— Сейчас будут мероприятия.

Подъехал автобус. Из него двое солдат вывели немецкого генерала в плаще без погон. Краснов, Шкуро и прочие узнали его и приветствовали: сам генерал фон Пан-виц. Командир казачьей дивизии. Его подвели к ожидающим. Он взглянул на. большой плакат у взлетной дорожки «РОДИНА-МАТЬ ЖДЕТ ТЕБЯ».

— Это не мне, — сказал Панвиц. — Моя родина не там.

— Почему же вы с нами, генерал? — спросил Шкуро.

— Меня хотели взять, как немецкого военнопленного, но я сказал, что воевал с русскими казаками и теперь хочу быть с ними. Вместе сражались — вместе ответим.

— Но вы же не сражались против русских, сказал Краснов. — Ваша дивизия действовала в Югославии против партизан Тито.

— Так и меня надо оправдывать, — сказал Шкуро. — Я и с югославами-то не воевал — резервы обучал.

— Все они коммунисты — все против нас, — сказал Панвиц. — А мы против них.

— Чего ждем, Григорий Фомич? — спросил капитан Стахеев.

— Начинается главное представление.

Шкуро вгляделся в капитана: добрый был бы казак. И глаза смотрят решительно. Не промажет. Помнилось Шкуро, что когда-то и у него были такие же глаза, и не окружали их слезливые морщины.

— Сейчас вас доставят самолетом в Россию, в Советский Союз, — обратился к генералам Палихин. — Я обязан предупредить вас о строгости закона и неизбежности наказания. Неповиновение, попытка побега и прочие подобные нарушения караются следующим образом.

Он сделал знак, и два автоматчика вывели из автобуса Фридриха Гензеля. Теперь он был в своей эсэсовской форме. Его поставили к стене. Автоматчики прицелились.

Гензель взглянул на генералов, помахал рукой, крикнул:

— Лебен зи воль! [80] "Лебен зи воль" — нем. "Leben Sie wohl!" — Прощайте!

Автоматчики выстрелили. Фридрих забился на земле — плохо стреляли.

— Аркадий! — приказал полковник.

Стахеев подошел к умирающему и несколько раз выстрелил в него из пистолета. Пока молодой эсэсовец не затих.

В эту зиму, вторую после войны, Москва жила опереттой, причем только Кальманом — никаких Милютиных или Дунаевских. Невероятные очереди у кассы, невероятные цены с рук. Особенно после празднования Нового, 1947 года «Сильва» и «Марица» стали культовыми зрелищами. Некоторые вели счет того, сколько раз им удалось послушать любимую музыку, Кальмана тогда исполняли в резких ритмах особым стилем школы Столярова, и зал, принимая ритм, поддерживал его офицерскими сапогами и дамскими каблучками.

Судебный процесс, на котором слушалось дело группы Краснова-Шкуро, заканчивался 15 января, и Аркадий Стахеев заказал билеты на «Сильву» на 16-е, когда играл первый состав: Лебедева и Качалов, Володин, Ярон. Подруга Инна, дочь генерала, была в восторге, собиралась идти в театр в новом трофейном платье из панбархата.