Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»

Известность получил эпизод, когда в один из дней Голубов увидел идущий с запада немецкий самолет-разведчик Ю-88 в сопровождении двух истребителей. Быстро сев в самолет, запустив мотор и взлетев, он набрал высоту и, догнав немцев, сбил одного из прикрывавших разведчика истребителей. Затем сблизился с Ю-88 и поджег его – немецкий экипаж выбросился на парашютах. Так как бой проходил почти над расположением штаба воздушной армии, то немецкие летчики после приземления были взяты охраной штаба в плен. Командующий 1-й воздушной армией сам приехал в полк и наградил Голубова орденом Красного Знамени.

Прыжок без парашюта Голубов совершил летом 1944 года. Тогда наши танковые корпуса, прорвав оборону немцев в Белоруссии, рвались на запад и уже вышли далеко за Минск. Связь камандования с ними была потеряна, и теперь в передовые танковые части необходимо было доставить вымпел с приказом об их повороте на юг: это должно было завершить окружение немцев в районе Минска.

Погода стояла на редкость плохая: низкая облачность, дождь. В такую погоду Голубов решил лететь сам, ведя свой истребитель над самыми верхушками деревьев. Найдя наши танки за Минском, он сбросил им вымпел, но на обратном пути его самолет был подожжен немецкими зенитными пулеметами. На горящем самолете Голубов продолжал лететь на восток. Пламя достигло кабины и стало обжигать летчика, и тогда Голубов открыл фонарь и, высунув лицо, пытался вести самолет и дальше. Но сильный воздушный поток вырвал его из кабины, а малая высота полета – метров 30—50 – не позволила парашюту открыться. В полк пришло известие, что Голубов погиб, и летчики 18-го гвардейского полка и французской «Нормандии» поделили на память все его вещи...

Очнулся Голубов уже в госпитале. Саперы, доставившие его туда, рассказали, что увидели летящий со стороны немецких позиций наш горящий истребитель. От самолета отделился летчик – он ударился о болотистый луг, его подбросило вверх, он пролетел метров 100—150, снова коснулся земли, отпрыгнул, пролетел по воздуху еще метров 15—20, снова отпрыгнул и лишь еще через 5—6 метров упал и зарылся в землю. Когда саперы подошли, то обнаружили еще живого летчика в мягкой почве болотистого луга и, буквально «выкопав» его, отправили в госпиталь. В госпитале Голубова «собрали»: у него было 10 или 12 переломов костей. Через пару месяцев они срослись, и тогда Голубова направили долечиваться в санаторий, где мы с ним и встретились.

Анатолий Голубов рассказал мне и о судьбе многих бывших моих однополчан. Через месяц после моего перевода в 19-й иап началось знаменитое Курское сражение. Покинутый мной 523-й полк получил задачу сопровождать штурмовики Ил-2. Такая боевая задача считалась у нас самой тяжелой и опасной. Штурмовики Ил-2 – страшное оружие: они бомбят и штурмуют немецкие войска, уничтожают пушки, танки, живую силу. Для увеличения живучести они хорошо бронированы. Понимая угрозу, исходящую от «черной смерти», как их называли немцы, они бросали против них свои лучшие истребительные части.

Наше командование широко практиковало сопровождение штурмовиков истребителями, которые отбивали от них атаки немецких истребителей. Но наши истребители бронирования не имели и, совершая полет на малой высоте, подвергались обстрелу с земли со всех видов оружия. Кроме того, будучи «привязанными» к низко летящим штурмовикам, истребители не могли ни набрать высоту, ни развить большую скорость и представляли собой легкую добычу для истребителей противника. Вследствие этого они несли большие потери. Мой бывший полк ежедневно терял летчиков. Погиб Машников, который был подбит и, идя на вынужденную посадку, врезался в стоящее на поле дерево. Были сбиты и погибли Мишенков и Максимов. Был тяжело ранен командир эскадрильи Еличев – он потерял правую руку...

Перед расставанием Голубов предложил мне ехать с ним в 18-й гвардейский полк. Но, как ни соблазнительно было это предложение, я уже прирос душой к своему 19-му Краснознаменному полку, в котором провел уже месяцы, где остались боевые товарищи, с которыми я делил фронтовые тягости.

Прогулки в тенистом парке, купание и загорание на берегу небольшой речки дали поразительные результаты. На новую медкомиссию я пришел уже без палки. Впрочем, честнее будет сказать, что я оставил ее за дверью, так как бросать ее я мог только на непродолжительное время. Члены медкомиссии долго сомневались, меня переспрашивали, заставляли приседать, но, учтя мои просьбы, все же признали годным к летной работе без ограничений. На другой же день я помчался в управление кадров ВВС. Зная по рассказам других бывших в госпитале летчиков, что мой полк находится возле Варшавы, я просился только туда. Но на кадровиков никакие мои мольбы не подействовали, и я получил назначение во 2-ю воздушную армию. Секрет, которого я тогда не знал, был в том, что в госпиталь я был привезен с Украины, из 2-й воздушной армии и поэтому должен быть снова направлен именно туда. То, что мой полк был переброшен на 1-й Белорусский фронт в Польшу, для кадровиков не имело никакого значения. Я же не знал всех тонкостей кадровых решений, негодовал, возмущался, но сделать ничего не мог. Офицер-кадровик сказал, что он и так делает для меня большое снисхождение, а если я недоволен, то он может отправить меня в запасной полк. Такая перспектива сразу отрезвила меня, и я вышел из управления кадров ВВС на улицу: в кармане у меня лежали проездные билеты до Львова и направление в гостиницу.