Юрий Зобнин - Дмитрий Мережковский - Жизнь и деяния

Такая «широта фронта», по словам историка культуры и литературы русской эмиграции Г. П. Струве, «обеспечила журналу успех у читателей и репутацию не только лучшего журнала в Зарубежье, но и одного из лучших в истории всей русской журналистики».

Работа по формированию круга постоянных авторов с самого начала существования журнала была возложена на Илью Исидоровича Фондаминского,который и привлек своих старых знакомых к сотрудничеству в «Записках». Как и Мережковский, Фондаминский в полной мере испил в годы революции и Гражданской войны горькую чашу разочарования в утопических идеалах молодости. Однако, в отличие от «непримиримых», Фондаминский видел единственным выходом из «эмигрантского» жизненного и духовного кризиса путь личного покаяния, прощения врагов и отказ от какого-либо «реванша» в будущем.

Выходец из семьи правоверных иудеев, участник эсеровского революционного подполья, Фондаминский стал одним из деятельных сотрудников русской православной общины зарубежья. На его квартире проходили собрания писателей и философов, многие из которых станут впоследствии инициаторами создания религиозно-общественной благотворительной организации «Православное дело» (1935–1943), призванной решать «вопросы крова, одежды, насущного хлеба, материнства, болезни» среди эмигрантской бедноты.

В «Православное дело» вошли Н. А. Бердяев, о. Сергий Булгаков, литературовед К. В. Мочульский, а возглавила движение знаменитая монахиня Мария – Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева. Фондаминский был одним из самых деятельных помощников матери Марии, с которой его объединяли «одни и те же мысли, язык, идеал христианской любви, общая обращенность к страждующему миру и жертвенность» (Ф. Т. Пьянов). Будучи православным и по убеждениям и по образу жизни, Фондаминский долго откладывал свое крещение, полагая себя, бывшего эсера-террориста, «недостойным». Крестился он только в сентябре 1941 года, в Компьенском концентрационном лагере, куда был отправлен немецкими оккупационными властями вместе с другими парижскими евреями. Узнав, что Фондаминскому грозит отправка в Освенцим, друзья подготовили ему побег, но он счел недопустимым для христианина покинуть обреченных на смерть соузников. «Пусть друзья мои обо мне не беспокоятся, – писал он в последнем письме на волю. – Скажите всем, что мне очень хорошо. Я совсем счастлив. Никогда не думал, что столько радости в Боге». В Освенциме он был убит 19 ноября 1942 года, как и хотел, «со всеми».

– Из такого теста делаются святые, – подытожила историю жизни Фондаминского мать Мария, повторившая через два года его подвиг.

Именно Фондаминский, хорошо понимая, что дело Савинкова в Польше проиграно, «выманил» Мережковских в Париж из Варшавы осенью 1920 года, деликатно использовав в качестве предлога… «квартирный вопрос». «Он писал нам в Варшаву, что наша старая парижская квартира цела, благодаря заботам о ней прежней нашей горничной, – писала Гиппиус (в своих воспоминаниях она именует Фондаминского его постоянным литературным псевдонимом – И. Бунаков). – ‹…› Бунаков писал, что раз квартира сохранилась, мы должны за нее держаться, ввиду кризиса помещений».

Фондаминский же встретил своих друзей в Париже, «заселил» их на Колонель Боннэ и первое время «опекал», вводя в эмигрантские круги послевоенного Парижа. Однако увидев, что Мережковские еще не отошли от варшавских политических страстей и ведут себя, мягко говоря, неадекватно своему положению и возможностям, Фондаминский тихо отошел от «Союза непримиримых», провожаемый раздраженным брюзжанием Гиппиус, «достаточно», по ее мнению, «узнавшей» и самого бывшего эсера-террориста, и «его партию… ее сегодняшний состав, который он нам определил сам же, – „все такие, как негодяй Чернов“, – и где он был, в лучшем случае, как бы пленником».

– Мы именно так хотели о нем думать, зная его неумную слабость и мягкость, – добавляла Гиппиус (о других эмигрантах, не пожелавших объединиться с «союзниками», она высказывалась куда резче). – Он все-таки казался нам человеком… симпатичным, но – какие же можно было возлагать на него надежды!..

Выждав, пока супруги «отбуянят» в бурцевской газете, Фондаминский после закрытия «Общего дела» вновь возникает у Мережковских с предложением переключиться с политической на литературно-общественную деятельность, благо бесперспективность первой понимала к этому времени даже Зинаида Николаевна, затосковавшая по славным временам литературной полемики в эпоху «Нового пути». «Что до меня – я уже на беллетристику свою махнула рукой, – писала она 28 октября 1923 года И. С. Шмелеву, – подумала вернуться к литературной критике. В Совдепии литературы не имеется, все „мэтры“ наши здесь. Ну вот за них и примусь полегоньку ‹…› пора воскреснуть Антону Крайнему».