И вдруг среди льдин, кружившихся на воде, мы увидели чёрные точки. Присмотрелись и поняли, что это лодки. К нам пришло подкрепление – целый батальон. Он причалил прямо к железнодорожной насыпи. С ним были пушки, миномёты. И когда немцы открыли огонь, они получили такой ответ, что больше угке не делали попыток выбить нас и перешли к обороне.
На другой день вода спала. К нам переправилось новое подкрепление, мы прочно утвердились за Одером и стали ждать дня наступления на Берлин.
ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА СТАРШИЙ СЕРЖАНТ В. НОРСЕЕВ
Трое суток
Итак, Одер форсирован. Но положение на плацдарме тяжёлое. Наших здесь ещё очень мало. В ближайших лесах, деревнях немцы накапливают силы и бросают их в контратаки. Они хотят столкнуть нас в реку. Мы понимаем, что каждый наш шаг к Берлину вызывает у врага звериную злобу, вынуждает его цепляться за каждый метр земли.
– На высоту! – приказывает командир батареи старший лейтенант Кокора.
Ночь. Холодный февральский ветер леденит щёки. В темноте ничего не видно. Чтобы не завалить орудие в яму, руками прощупываем мёрзлую землю.
Огневые позиции мы выбрали под самым носом у противника. Работаем сидя. Голову поднять невозможно, пули и осколки завывают на разные голоса и звонко ударяются о щит орудия. Не успели врыть в землю сошники, как слева послышался голос: "Немцы!" Вспыхнула ракета и осветила полусогнутые фигуры немецких солдат, пробирающихся по лощине в наш тыл. Рядом процокали копыта лошади, и из темноты послышался нервный крик всадника: "Убирайте пушки!".
Я молчу, стараюсь быть спокойным. Товарищи тоже. Ползком пробираюсь к командиру батареи. Он велит повернуть орудие в сторону лощины и ожидать его команды. В темноте не разберёшь, где наши, где немцы. Кругом пулемётная и автоматная трескотня. Куда стрелять – непонятно. Снимаем с плеч автоматы и залегаем возле орудия. Справа ящичный, красноармеец Юдичев, с ручным пулемётом, который мы подобрали днём у высоты. Вскоре из темноты донеслись немецкие голоса. Они приближались к нам. Стало ясно, что противник обошёл нас и с тыла, хочет овладеть высотой. Вот уже голоса совсем рядом. Орудия не обнаруживаем, открываем огонь из пулемётов и автоматов. Слышим крики, беспорядочные выстрелы, стоны раненых. Снова стреляем. Всё стихает. Командир ба-тареи приказывает беречь патроны.
Перед рассветом противник вновь пытается ворваться на высоту. На этот раз немцы идут тихо, хотят застать нас врасплох. Но мы слышим, как они спотыкаются и падают в воронки. Опять действуем автоматами и пулемётами. Справа и слева ведут огонь соседние расчёты.
Утром выяснилось, что немцы просочились между нашими и пехотными позициями.
К полудню положение наших войск было восстановлено. День прошёл спокойно. Наступила вторая ночь, и опять такая же тёмная, холодная. Нашей пехоты на высоте очень мало. Попытались сделать землянку, но мёрзлая земля не поддавалась лопате. Кое-как сколотили из валявшихся брёвен укрытие и решили отдохнуть. Только легли, начался артиллерийский налёт по гребню высоты. Выжидаем. Как только немецкая артиллерия умолкла, выбегаем из укрытия к орудиям. Старший лейтенант Кокора выпускает ракету. Немецкая пехота наступает по всему фронту. Пытаемся стрелять прямой наводкой из орудий, но в темноте не видно цели, и мы снова берёмся за пулеметы и автоматы.
В эту ночь вражеским цепям удаётся обойти высоту с обоих флангов. Связь с тылом прервана.
– Спокойно, товарищи! – говорит старший лейтенант Кокора, склонившись над радиостанцией.
Старший лейтенант вызывает генерал-майора. Генералу не верится, что мы на высоте. Он говорит, что три раза посылал разведчиков и каждый раз разведчики обнаруживали на высоте немцев. Наконец, командиру батареи удаётся доказать, что на высоте мы.
– Теперь мне ясно, – говорит генерал, – значит, на высоте и вы, и немцы.
Вскоре красноармеец Долгов нашел канавку, по которой можно было пробраться в тыл, и установил связь с дивизией. Принесли боеприпасы, положение наше облегчилось.
Во второй половине ночи в лощине появились фашистские бронетранспортёры с крупнокалиберными пулемётами.
– Неужели возьмут высоту, а? – спрашивает красноармеец Юдичев. А я его ругаю: "Чего ты панику поднимаешь, первый раз на войне, что ль?" Ругаюсь, а сам думаю: только бы до рассвета продержаться, а там легче будет. Главное, цель будет видна, а то сидишь, как в котле, строчишь из автомата в темноту, не видишь, куда пули летят.
Читать дальше