Юрий Тола-Талюк - Опыт присутствия

Индивидуальные судьбы. Мы можем извлечь много уроков из их совокупности, но ведь отдельная судьба и не предстает перед нами без своей связи с другими.

Я часто размышляю о полюсах, на которых лежат судьбы разных людей. Что делает одного страдальцем, другого – тираном? Их дороги постоянно пересекаются, но нет узелков, которые могли бы связывать этих людей. Одни ненавидят, другие презирают. Считается, что ненавидят слабые. О, как непросто распределяются роли в великой комедии или трагедии цивилизации. Кто был товарищ Сталин? Есть люди, считающие его тираном народа, есть люди, считающие его великим вождем того же народа…

Впрочем, мои размышления начинали терять под собой реальную почву, и я решил выкрутиться из положения с помощь Йорика. Он сидел на прежнем месте, выжидающе поглядывая на меня.

– Так что тебе хочется знать, как чувствовали себя мальчики и девочки, когда их баграми подхватывали за еще не утратившие чувствительность ребра, или что по этому поводу думал сам товарищ

Сталин? Ты же беседовал с ним, если не ошибаюсь?

Как мог ошибаться Йорик, если он знал обо мне лучше, чем я сам. У меня была дырявая память, а у него с памятью не имелось проблем.

Действительно мне приходилось во сне встречаться с товарищем

Сталиным, – эдакий доброжелательно настроенный и умудренный генералиссимус (во сне он являлся в кителе с золотыми погонами).

Почему-то он беседовал со мной о кулуарной борьбе, говоря, что его лишили власти, когда он еще должен был управлять страной, чтобы привести ее к процветанию. Беседы были интересными, с убедительной политической и экономической логикой. Я просыпался и думал, а не пытаюсь ли я оправдать Кобу, чтобы его чудовищный образ приобрел какую-то человеческую понятность?

– Ты прав, – услышал я голос Йорика, – человек остается человеком. Самым страшным в человеке является не он сам, а его логика, образ мысли, жизненная концепция. Содержание мозгов определяет мотивацию действий. Считается или не считается человек с фактором присутствия других людей – это другой вопрос. Ответ на него отрицательный. Даже наши собственные дети, исходя из представления о собственных интересах, просто игнорируют призывы родителей к здравому смыслу. А что говорить о человеке, уверовавшем в исключительность своей миссии? Впрочем, давай поговорим с самим Кобой.

Йорик доверительным жестом указал на стену, с левой моей стороны, где в образовавшемся туманном провале появился генералиссимус

Сталин. Несмотря на френч и погоны, он все же отличался от образа в моих снах, – в нем было больше внутренней сосредоточенности и магической эманации власти, исходившей от рыхлого лица, мясистого носа и черепа с довольно редкими волосами.

– Не смущайся, писатель, – с акцентом произнес он, – у меня для тебя имеется время, – он усмехнулся в желтоватые усы, прикурил трубку, распространяя дым с забытым запахом папирос "Герцеговина флор", и продолжил: – Ты для меня та самая логическая фигура, с которой необходимо считаться в уравнениях власти. Что тебя интересует, дорогой друг?

Самое удивительное, что я не опешил, а отнесся к внезапному появлению вполне по-деловому. Видимо не обошлось без магии Йорика, потому что, признаться, я всегда теряюсь перед властными людьми.

– Чудовищная жестокость, Иосиф Виссарионович. Такого планета еще не знала, – задал я вопрос, подобно журналисту берущему интервью.

– Природа, да и сам Господь Бог, не знают такого термина, товарищ писатель. "Мягкость, твердость, глупость" – это те слова, в которых вы оцениваете поступки людей. Вы не задумываетесь над тем, могли ли люди поступать иначе. Может ли виноградная лоза принести помидоры?

Ты, вероятно, хочешь спросить, как я оцениваю свое поведение взглядом со стороны? – Но это уже вопрос не исторического факта, а литературного творчества. Я, товарищ писатель, – не писатель. Я – вождь, генеральный политик своего государства. Я могу пояснить, почему моя реакция на события была именно такой, а не иной.

Мне показалось, что если я сейчас упущу инициативу, то не добьюсь вразумительных ответов. С другой стороны, передо мной был человек, к которому не было ключа, для обращения с ним, который сам имел такие ключи и не доверял их никому.

– Хорошо, Иосиф Виссарионович, ответьте на мой вопрос, так, как вы можете принять его, не искажая смысла моего интереса, – довольно уверенно проговорил я.

Сталин опять улыбнулся и пыхнул облаком сиреневого дымка.