Давид Драгунский - Годы в броне

Миновав Барановичи, Минск, Смоленск, мы через несколько дней добрались до Москвы.

* * *

Наша академия жила войной, и только войной. Родная Фрунзевка напоминала бурлящий поток. В классах и аудиториях, в читальных залах и коридорах шумно и гневно обсуждались тревожные сводки Совинформбюро.

В просторном вестибюле во всю стену висела карта Советского Союза. Синие флажки на ней передвигались все дальше на восток. Видя это, трудно было заставить себя спокойно заниматься в академии.

"Немедленно уйти на фронт!" Эта мысль сверлила мозг, не давала покоя.

Могли ли мы, питомцы академии, выращенные и воспитанные нашей партией и комсомолом, в эти тяжелые для Родины минуты оставаться в стороне?! Заявления а рапорты подавались на имя начальников курсов и факультетов. Просьбы сыпались к наркому обороны. Мой рапорт мне вернули с резолюцией: "И до вас дойдет очередь. Вы проявляете недисциплинированность и невыдержанность. Начальник академии генерал-лейтенант Веревкин-Рахальский".

С этим отказом я носился по коридорам академии, возмущался, грозил написать жалобу.

И я был не одинок. Такие же резолюции получили многие слушатели. А наш старший преподаватель полковник Павел Степанович Мерзляков за проявленное всей группой во главе с ним самим "фронтовое настроение" наработал строгое внушение.

И все же наш выпускной курс постепенно таял. Одних направляли сразу в действующую армию, а других посылали в тыл формировать новые подразделения и части. Посчастливилось пехотинцам, кавалеристам, артиллеристам, саперам и связистам. Нам, танкистам, не везло. Спрос на нас был невелик: не хватало танков.

Занятия чередовались с дежурствами на крыше десятиэтажного дома. Пришел и мой черед в первый раз встать на вахту. Ночь была на редкость темная и безмолвная, совсем не похожая на предвоенные московские ночи. Город-великан погасил свои огни и сурово притаился внизу. Одиночные звезды сверкали в безоблачном небе. Между ними шарили прожекторы.

Дежурить мне посчастливилось с однокурсником и другом Володей Беляковым. Мы проговорили ночь напролет. Вспоминали общих друзей, ушедших в действующую армию, анализировали последние сводки Совинформбюро, мысленно переносились с одного участка фронта на другой.

Коротка летняя июльская ночь, но нам она показалась бесконечной. Быстрыми серыми тенями скользили машины с затемненными фарами. Замаскированные уличные фонари, занавешенные окна домов придавали улицам безжизненный вид. Вдали вырисовывались темные силуэты высоких зданий. Володя Беляков вдруг повернулся ко мне, глаза его сурово сверкнули:

- Скажи, только не виляй, неужели они докатятся до Москвы?..

Что мог я ответить? В те минуты я думал о том же.

Володя крепко сжал мою руку.

- Слушай, Дима, - произнес он непривычно торжественным голосом, - дадим друг другу клятву, что пройдем всю войну рядом, плечом к плечу, как шли до сих пор.

Его настроение сразу передалось мне.

- А если придется умирать, - продолжил я его мысль, - то умрем, как положено мужчинам и солдатам. Клянешься?

- Клянусь! - сказал Володя и обнял меня. - А Паша Жмуров? - вдруг спохватился он.

- Приведем и его к присяге! - пошутил я.

- Когда-то теперь зажгутся огни Москвы? - с грустью спросил мой друг.

- Зажгутся! - уверенно ответил я. - Обязательно зажгутся!

Ночь подходила к концу. Скоро стало совсем светло. Свежий ветерок разогнал сон. Солнечные лучи постепенно рассеяли гнетущие мысли. Мы сдали дежурство и медленно направились в Хамовнические казармы, где находилось общежитие нашей академии.

Прошел месяц. Огонь войны со страшной силой полыхал над просторами Прибалтики, Белоруссии, Украины, Молдавии.

Очередная сводка Совинформбюро сообщала, что на фронте обозначилось еще одно направление - смоленское.

Синие флажки передвинулись дальше к востоку. Я молча отошел от карты и уныло побрел в аудиторию. В большом вале лекцию читал полковник Евгений Варфоломеевич Леошеня. Тема: "Инженерное обеспечение наступления стрелкового корпуса". Тягуче медленно, не повышая голоса, лектор излагал основы наступательного боя: "Основным видом боя является наступление. Оно, и только оно, приводит к полному разгрому врага и к победе над ним..." Плохо вязались слова лектора с последней сводкой! Подумать только - Смоленщина в огне! Мысли мои блуждали вокруг дорогих мест. Там, между Смоленском и Брянском, я родился, и теперь война вплотную подошла к моему дому. Я думал о судьбе отца, матери, сестер. Надо было принимать какие-то меры к их спасению. Решил сразу после занятий дать телеграмму родным, чтобы обязательно эвакуировались - ведь фашисты их не пощадят. Братьям моим повезло. Все трое на фронте, в действующих войсках, а я, хоть и имею боевой опыт, вынужден сидеть в Москве и заниматься только одним: ежедневно слушать лекции о наступлении и обороне. Дело в том, что наша кафедра стала в те дни более почтительно относиться к обороне. Не обошлось даже без крайностей: некоторые преподаватели начали возносить оборону до небес.