Джордж Блейк - Иного выбора нет

В течение дня война стала восприниматься как реальность, и эйфория первых нескольких часов прошла сама собой. Вопроса, ехать или нет в Гаагу, чтобы соединиться с матерью и сестрами, не было — немцы сбросили парашютистов на аэродром между Роттердамом и Гаагой, использовав для приземления автостраду между двумя городами. Проехать по дороге стало невозможно, лишь через несколько дней, когда ситуация прояснилась, я смог предпринять это путешествие.

Бой в центре Роттердама продолжался несколько дней, и хотя враги захватили плацдарм, моряки продолжали держаться. Везде голландская армия отступала на запад, помощи от Франции и Англии или не было, или она была незначительной, так как союзные войска удерживали натиск немцев в Бельгии и Северной Франции.

А потом наступило 14 мая. Небо было по-прежнему безоблачным, как и все четыре дня войны. Мы как раз садились завтракать, когда они пришли. Завыли сирены, их звуки слились с глухим ревом самолетов. Один за другим низко над головой проносились бомбардировщики, сбрасывая бомбы и зажигалки на центр города. Снова и снова налетали самолеты, опять и опять звучали взрывы, и мы думали, что пришел конец. Наверное, атака длилась не больше двадцати минут, но показалось, что мы просидели за кухонным столом с кастрюлями на головах (так советовала радиоинструкция) целую вечность. Постепенно шум стих, будто угомонившийся шторм. Удаляющийся рев неповоротливых тяжелых машин, отдельные редкие взрывы, потом все стихло до тех пор, пока снова не раздался треск. Сначала мы не могли понять, в чем дело, а потом стало ясно, что это шум пожара. Я выглянул в окно — площадь была на месте, но над ней висела черная плотная пелена, полностью закрывающая небо. Весь старый центр города горел.

Улицы запружены людьми, бегущими из огненного ада. Некоторые были полуодеты, другие тащили тюки и ручные тележки с пожитками, которые удалось выхватить из огня. Многие были в шоке, ранены и плакали, В соседней церкви был немедленно организован лазарет, я работал там всю ночь вместе с другими соседями. Мы чувствовали себя одновременно счастливыми и виноватыми, что у нас сохранилась крыша над головой.

Той же ночью последовал еще один тяжелый удар: было объявлено, что Голландия под угрозой таких же налетов на другие большие города капитулировала. Королева и правительство почти со всем флотом отплыли в Англию, чтобы оттуда продолжать борьбу. На следующий день германские войска вошли в город. Это было тягостное зрелище, но, глядя на их танки и машины, я почувствовал внутреннюю уверенность в том, что наступит день, когда по тем же улицам пройдут в освободительном марше английские войска. Перед моими глазами встали шотландские полки в развевающихся юбках-кильтах, под звуки труб спускающиеся по дороге к нашей площади. Я наблюдал их много раз в Египте и сейчас увидел буквально воочию.

Вскоре со всей страны стала поступать помощь. Когда прошел первый шок, выяснилось, что война была слишком быстротечной, чтобы оказаться очень разрушительной. Вновь воцарился порядок, мертвых похоронили, а завалы расчистили. Через несколько дней все успокоилось, и я отважился поехать в Гаагу, чтобы узнать, что с матерью и сестрами.

Я позвонил в дверь квартиры, но никто не ответил. Позвонил снова, а потом открыл дверь своим ключом. Никого не было. Это было странно, но еще более странным было то, что на столе стояли грязные чашки, — мать никогда не выходила, не вымыв посуду. Я решил справиться у соседей. Увидев меня, женщина из квартиры рядом всплеснула руками: «Как! Вы еще здесь?! Мы думали, вы уехали в Англию с матерью и сестрами».

«В Англию? — удивился я. — Первый раз слышу!» Как британские подданные, мы были зарегистрированы в консульстве. На третий день войны матери позвонили и сказали, что если она хочет воспользоваться последней возможностью отплыть в Англию, то ей надо прийти в консульство в пять часов. Она сказала, что хочет уехать, но вместе со мной, ей ответили, что мне тоже сообщат. Сестры были в это время очаровательными подростками, и, опасаясь хамства немецкой солдатни, мать хотела укрыть их в надежном месте. В спешке они сложили самое необходимое и ушли в надежде встретить меня на корабле. Больше соседка ничего не знала.

Наверное, из-за военных действий невозможно было оповестить каждого англичанина в Роттердаме, да и телефона у бабушки не было. Может быть, объявляли по радио, но я не слышал. Так или иначе, в том состоянии, в котором был тогда, я бы в любом случае не уехал из Голландии, для меня это значило бы бежать с тонущего корабля, кроме того, нельзя было бросить бабушку одну в это время. В своей недальновидности я убедился очень скоро и к концу года пришел к прямо противоположному мнению.