Джордж Блейк - Иного выбора нет

Два сотрудника КГБ, один высокопоставленный, другой меньшего ранга, постоянно «присматривают» за мной. Когда были живы Ким Филби и Дональд Маклейн, это относилось и к ним. Если у нас возникали какие-то проблемы, то было к кому обратиться за помощью. Пользоваться подобной поддержкой в стране, где все и каждый зависят от милости государства, поистине неоценимо. Вообще, когда возможно, Ким, Дональд и я старались решать все вопросы самостоятельно. Лишь в исключительных случаях я просил о помощи. Например, до перестройки, в старые «добрые» брежневские времена, потребовались бы бесконечное хождение по инстанциям и уйма согласований для того, чтобы меня мог навестить кто-нибудь из родни. С помощью КГБ все формальности были улажены в кратчайший срок. Когда моя машина после шестнадцати лет безупречной службы потребовала капремонта, в КГБ решили, что будет проще предоставить мне возможность купить новую. Сам я, не имея связей с дельцами, вряд ли сумел бы отремонтировать машину, а что до покупки новой, то мне пришлось бы ждать лет десять, если не больше.

Мои отношения с этими и другими сотрудниками КГБ всегда очень сердечны. Исходя из требований службы, они меняются каждые три-четыре года, таким образом, за примерно сорок лет моих связей с советской разведкой я повстречал немало сотрудников, от руководителей до шоферов, начиная с Бориса Коровина и его помощника Василия. Последнего — он теперь генерал — я как-то встретил на официальном приеме. Мы были очень рады увидеться вновь и решили, что время пощадило нас обоих. Конечно, у меня разные отношения с теми сотрудниками, с которыми я был связан по работе, и с теми, кого встретил в Москве. Первых я зову по имени, и они называют меня «Джордж». То, что мы подвергались одним и тем же опасностям, во всем завися друг от друга, и служили одному делу, превратило нас в по-настоящему близких людей. С другой стороны, ограничения, налагаемые тайными встречами, делали невозможным более тесное знакомство.

Отношения с их московскими коллегами более формальны, мы называем друг друга по имени и отчеству. С другой стороны, так как мы встречаемся в основном у меня дома за чашкой чая или за бокалом вина на праздник, создается менее натянутая обстановка, позволяющая лучше узнать друг друга. Иногда завязываются действительно дружеские отношения, которые сохраняются и после того, как этого сотрудника переводят на другую работу. Как ветерана разведки меня часто приглашают на официальные приемы и встречи по поводу государственных праздников и предлагают место в президиуме. Время от времени меня просят рассказать молодым сотрудникам КГБ о моей жизни и работе советского разведчика. Хотя это и напоминает мне иногда старую граммофонную пластинку, которую заводят снова и снова, я не всегда могу отказаться. Я рад хотя бы так ответить на то, что для меня делают. Кстати, русские не любят, когда слово «шпион» применяют в отношении их агентов. Они называют их «разведчиками», а шпионы — это разведчики противника. Довольно тонкий момент, который напоминает то, как одни правительства называют взбунтовавшихся «борцами за свободу», «партизанами» и «патриотами», а другие — «террористами», «экстремистами» и «бандитами».

Конец моей истории близок, и теперь, оглядываяь на прожитую жизнь, правомерно задать вопрос: что же случилось с моей мечтой помочь построить коммунистическое общество, это царство справедливости, равенства, мира и всеобщего братства людей? Нужно быть или слепым, или жить с закрытыми глазами, чтобы за пять лет перестройки не увидеть: великая попытка построить подобное общество потерпела крах. Сегодня никто в Советском Союзе или где-нибудь еще не сможет всерьез утверждать, что мы движемся к коммунизму. Напротив, мы уходим от него все дальше, ориентируясь на рыночные отношения, частную собственность и частное предпринимательство. И никакой эвфемизм вроде «социалистического» рынка или «индивидуальной» собственности не в состоянии скрыть этого факта.

Сейчас трудно прогнозировать, что породит начавшийся процесс. Одно не вызывает сомнений: к коммунистическому обществу он не приведет. Если все пойдет хорошо и не будет гражданской войны, мы сможем получить смешанную экономику и тип общества, против которого не станет возражать ни один социал-демократ.

Но почему все кончилось крахом? Почему не удалось построить коммунистическое общество? Насколько я понимаю, ответ в следующем: коммунистическое общество — действительно высшая форма общественного развития, и люди, строящие его, должны обладать высшими моральными качествами. Они, безусловно, должны ставить интересы коммунизма и интересы других людей выше своих собственных. Они воистину должны возлюбить ближнего, как самого себя. Вот в чем вся сложность. Ни в этой стране, ни в какой другой в конце XX века нет людей, которые бы доросли до морального уровня созидателей коммунистического общества. Отцы-основатели коммунистического движения верили, что стоит лишь трансформировать экономическую систему, изменить производственные отношения, избавиться от частной собственности, и сознание людей сразу станет новым, готовым для вступления в коммунизм. Опыт последних 70 лет в Советском Союзе и 40 лет в восточноевропейских странах показал, что это не так. Центральная идея социализма «один за всех и все за одного» не оказалась достаточным стимулом поднятия производительности труда до уровня, необходимого для создания процветающего общества, все члены которого имели бы высокие социальные гарантии и высокий уровень жизни. Тот факт, что в последние годы в Советском Союзе стало необходимо прибегать к частной благотворительности, для того чтобы помочь государству окружить заботой сирот и брошенных детей, стариков и инвалидов, свидетельствует о том, что по большому счету социализм провалился. При социализме нет нужды в частной благотворительности.