Н Дубинин - Разведчик Четвертого прапора

Иван и Вася не обижали мачеху, носили ей воду, помогали в огороде. Ведь она ни в чем не была виновата перед ними. Но забыть родную мать не могли.

Вот и сейчас, шагая домой, Вася думал: "Если б была мама". Сколько раз она встречала его у ворот после таких, как сегодня, лесных походов, улыбалась радостно, брала корзину с черешней или малиной, ласковой рукой прижимала к себе его голову: "Устал, сынок?"

Среди тополей и яблонь скоро заблестели под солнцем крыши Турбова. По привычке Вася быстро отыскал взглядом родную хату, утопавшую в вишнях. У ворот не было никого...

Внимание мальчика задержалось на высоких зданиях, видневшихся ближе к центру поселка. Это были каолиновый и сахарный заводы, механическая мастерская, военкомат. Их и многие другие здания в Турбове строил Васин отец, Григорий Филиппович Безвершук. Он всю жизнь клал новые дома. Когда Вася подрос - стал носить ему на леса обед. Взрослые с уважением говорили Безвершуку при встрече: "Здравствуйте, Григорий Филиппович!" А Вася гордился про себя: хоть сейчас, хоть через много лет он сможет сказать людям: "Это здание клал мой тато".

Размышления мальчика прервал Коля Волошин.

- Смотрите, ребята... Что-то случилось!

У клуба сахарного завода теснилась большая толпа. Кто-то, жестикулируя, говорил с крыльца речь.

- Хоронят кого-нибудь, - сказал Порейко.

- Музыка другая.

- Припустили? - предложил Вася.

Мальчишки помчались к клубу.

Там собрались не только заводские рабочие, но и их жены, и ребятишки с прилегающих улиц, и старики. Оратор в зеленой гимнастерке кричал с крыльца, как с трибуны:

- Враг зарвался... Он привык к легким победам... По мы не Бельгия... Советские люди все как один поднимутся на защиту родной земли...

Стоявшие впереди нестройно крикнули "ура". Оркестр заиграл марш. Мальчишки, добежав, спрашивали у дружков, взволнованно перебегавших с места на место в задних рядах:

- Что случилось?

Те, перебивая друг друга, принялись рассказывать:

- Гитлер напал!

- Бомбил города...

- Война. Понимаете?

- Тише вы! - прикрикнули взрослые.

С крыльца говорил другой оратор:

- Пусть сейчас на Германию работает вся Европа. Нам тоже есть чем защищать свои рубежи. Мы чужой земли не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим. Будем бить врага там, откуда он пришел.

Ближе к крыльцу стояла молодежь. Там опять кричали "ура". Опять гремел оркестр.

Люди постарше слушали молча. На их лицах была тревога. Старики вздыхали:

- Вот тебе и договор.

Женщины плакали:

- Из военкомата уже повестки понесли.

- Что теперь будет?..

И даже мальчишки почувствовали беду - такую большую, что от нее, как от тучи, сразу померкли и солнце, и день, и нехитрые ребячьи радости.

2

После митинга Вася побежал домой - рассказать обо всем, что слышал и видел.

Но дома уже знали о нападении Германии. По радио передавали то марши, то приказы о введении военного положения, о запрещенных для въезда зонах. Отец курил, сидя у стола.

- Вот так тип этот Гитлер, - качал он крупной седеющей головой. - И хлеба не дал убрать, сукин сын...

Иван сидел на лавке напротив. Стараясь ничего не пропустить и все понять, он поворачивал лицо то к отцу, то к репродуктору.

- Ну, хлеб-то уберем, - возражал он. - Сюда, что ли, придет герман?

- Ага, - горячо поддержал брата Вася. - Будем бить врага на его территории. Я только что слышал...

Григорий Филиппович сердился:

- Бить-то кто будет? Тот, кто должен хлеб убирать. Или кто на заводе работает. Разве мало сейчас уйдет на фронт?

- Ну и что? Думаете, надолго? - спорил Иван. - У нас, тато, техника, знаете? - Не имея возможности читать, учиться в школе, Иван подолгу и внимательно слушал радиопередачи и теперь повторял то, что слышал много раз. - Для нашей техники, тато, Германия - тьфу. Три-четыре дня, и она выдохнется. У них же, тато, ничего нема и кругом эрзацы.

- Правда, тато, - убеждал отца Вася. - Наши самолеты могут залететь выше всех. Наши танки хоть кого обгонят. Сейчас говорили...

- Да я против, чи шо? - сердился Григорий Филиппович. - Но все равно радоваться нечему. Война - это кровь и слезы. Немыслимо представить себе, сколько она несет людям горя.

Тетка Фросына то ли не понимала размера постигшего всех бедствия, то ли уж очень верила в силу добра и правды на земле, но в разговор она не вмешивалась. Спокойно взяла у Васи корзину с черешней, похвалила хлопчика за старание и стала собирать на стол.

- Ладно. Хай вин выздыхает - тот Гитлер. Сидайте снидать. А к ужину вареникив зроблю.