Антон Чехов: Воспоминания современников об А. П. Чехове

Приезжая в Россию, отцы Филарет и Феодосий на время забывали вся тяготы строгой афонской жизни и несколько уклонялись от своих иноческих обетов. Это были два противоположные характера и, пожалуй даже, два непримиримых врага. Вероятно, монастырь и посылал их на судне в Россию вдвоем, чтобы они взаимно контролировали друг друга. Оба они очень часто посещали Павла Егоровича и даже иногда и проживали у него по нескольку дней. Когда они были вместе, то оба вели себя корректно и упорно отказывались от всяких приглашений выпить и закусить. Но если дела и обязанности разлучали их, приходилось наблюдать и довольно комичные сцены.

— Паша, дай-ка ты мне стаканчик сантуринского, покамест Филарета нету, — обращался о. Феодосий к Павлу Егоровичу. — У нас в монастыре в этот час завсегда вино дают стомаха ради и от немощей. Отец Филарет, в свою очередь, перед тем как выпить, оглядывался по сторонам и говорил: — Давай скорее горiлки, пока Хведосiя нема… — А при отце Феодосии разве вы не можете выпить? — задают ему вопрос. — Хведосie — ябеда! — следует лаконический ответ Филарета. Если же подобный вопрос задать о. Феодосию, он начинает усиленно мотать головою, закрывает глаза и под строжайшим секретом сообщает:

— Такой наушник, что и не приведи господь. Ежели в монастыре какая каверза вышла, то вся братия уже так и знает, что тут без Филарета не обошлось… Осудил, прости меня, богородица Одигитрия… Искушение…

Приходя в лавку и просиживая в ней по целым часам за сантуринским, о. Феодосий любил повествовать об Афоне. Его слушателями обыкновенно являлись завсегдатаи и Антоша.

— На Афоне благодать почиет, — повествует он. — На Афоне — всё иначе, лучше. Вот, к слову сказать, афонский грецкий орех. Скушай, Антоша, и посмотри, что за сладость… Сахар, а не орех… так и все там — одна сладость…

Антоша съедает орех и не находит в нем ничего особенного. Монах тоже съедает штуки три и затем обращается с просьбою:

— Дай-ка, Антоша, пряничка сладенького — горечь заесть…

Завсегдатаи любят спорить с о. Феодосием, и сейчас же один из них придирается к нему:

— Как же вы, батюшка, говорили, что на Афоне у вас сладость, а сами горечь пряником заедаете?

— Это я — от немощи, а у нас действительно все сладость, — нисколько не смущается монах.

— А как у вас производится вечное поминание усопших жертвователей? — продолжает завсегдатай.

— А так: ты пожертвуешь, а мы твое имя в книгу запишем и будем поминать до скончания века. У нас этих книг — многое множество: два подвала больших от пола до потолка завалены. Есть которые даже и сгнили от ветхости… Во время проскомидии становится перед царскими вратами душ десяток монахов, развертывают книги и начинают читать: Анны, Марфы, Никифора, Митрофана… Ежели ты тут, то и тебя прочтут… И так до конца века…

— И много душ помянут?

— А сколько успеют…

— Как же с теми книгами поступаете, которые в погребах сгнили?

— По тем книгам сам господь поминает во царствии своем…

— Значит, вы — жулики и мошенники! — решает злорадно завсегдатай. — Берете с меня деньги, чтобы поминать меня вечно, а я у вас в погребе сгнил… Пропали мои деньги, и душа пропала… Мошенники вы и есть…

Отец Феодосий озадачен и не знает, что отвечать.

— Монах есть свет миру! — вдруг выпаливает он. — Без монаха мир давно пропал бы.

— Свет или не свет, а вы — мошенники, — стоит на своем завсегдатай.

— Монах есть столп! — продолжает о. Феодосий.

— Мало ли столбов! Вон и фонарь на столбе стоит, — потешается завсегдатай.

— Монах есть светильник, — надрывается инок. — Он вам всем светит…

— Хорош светильник! — иронизирует противник. — Приедет сюда — водку пьет, вино пьет и до отвала ест…

— Неправда! — хрипит о. Феодосий. — Инок есть ангельский чин. Он есть пост и воздержание…

— Какое же это воздержание, коли ты на наших глазах четвертый стакан сантуринского хлещешь?..

— А хоть бы и пятый? — начинает уже злиться о Феодосий. — Если тебе бог ума не дал, то и молчи!

— Ладно. Я без ума, да честный человек, а ты с умом, да мошенник и обманщик… Вечное поминовение выдумали…

— Ежели я — мошенник, то ты — дурак. И за эти слова с тебя на страшном судилище взыщется…

Отец Феодосий брызжет слюною. Все завсегдатаи дружно хохочут. Смеются и Андрюшка с Гаврюшкой. Один только Антоша делает над собою усилие, чтобы не засмеяться. Он чувствует, что монах прижат к стене, — и ему жаль его.

— Что, отче, съел? — допекает торжествующий завсегдатай. — Уже до судилища договорился…