Виктор Троегубов - Жизнь в «Крематории» и вокруг него

Когда утром я очнулся, лежа одетым на кровати в нашем с Арменом номере, я первым делом хватился – где гитара? Слава богу, она оказалась на месте. А вот вазу с деньгами, как мне потом рассказали, кто-то все же свистнул. Придя в себя, мы все вместе решили, что больше в подобных шабашах участвовать не будем. Что касается виновника той пьянки, то – по случайно поступившей через год информации – до следующего дня рожденья он не дожил. Не так-то просто зарабатывать деньги в криминальной области!

Я уже говорил вам, что Михаилу Оразову еще не раз суждено будет фигурировать в нашем повествовании. Так оно и есть, в июне он появился с предложением поездки с двумя концертами в Тулу. С местной филармонией он уже работал, в связи с гастролями других исполнителей, а на сей раз уже переговорил по поводу «Крематория».

29 и 30 июня группа уже выступала в Туле. Зал был небольшой, около 600 – 700 мест. Заполнен он был до предела, а на второй концерт зрителей набилось просто немыслимое количество. Дело в том, что второй концерт оплачивала какая-то местная организация (названия не помню), проводившая некий местный юбилей, а, как говорит русская поговорка: «на халяву уксус – сладкий!».

В Туле нас поселили в так называемую ведомственную гостиницу, которая на самом деле представляла собой обычный многоэтажный дом, где проживали специалисты, командированные на различные местные предприятия. На группу и сопровождающих – Оразов поехал с нами – выделили две пустых трехкомнатных квартиры, и это было даже в кайф: никаких тебе дежурных по этажу и прочих гостиничных начальников. Вечером после первого выступления мы накрыли стол, нарезали закуску и откупорили бутылочку хорошей русской водки. Хотя – соврал! В те времена отечественную водку мы почти не пили – уж слишком много подделок продавалось с настоящими этикетками. А потому пить приходилось водку «Распутин», хотя, с точки зрения дня сегодняшнего, даже думаю я об этом названии с содроганием. Ведь никакого отношения к хорошей русской водке этот прилично приготовленный немецкий спирт не имел. Ну да ладно, выпивали мы понемножку в своей тесной компании, – благо Третьяков не сумел заманить никакой местной шмары, – как вдруг Мишка Россовский и сказал впервые о том, что подал документы на отъезд в Израиль.

Надо вам сказать, ситуация тогда у него сложилась крайне сложная. В давние времена, когда Россовский приехал в Москву из далекой Винницы и поступил на экономический факультет Тимирязевской сельскохозяйственной академии (ТСХА), жил он, как полагается, в общежитии. Через какое-то время женился на москвичке Ире, после чего стал проживать на ее жилплощади. Долгое время они обитали в однокомнатной квартире на улице Дыбенко в районе все того же Речного вокзала. По-моему, там же родилась их дочь. К конкретному 1992 году, вследствие ряда обменов (по-видимому с доплатой) они жили уже в трехкомнатной квартире где-то в Медведково. Взаимопонимание и любовь между Мишей и Ирой к тому времени сошли на нет, каждый из них уже имел «друга». Мишку новая любовь поймала прямо на рабочем месте, а искусительницей стала его коллега, с все тем же именем Ира. Она была жительницей дальнего Подмосковья, и в Москве снимала комнату, где жить им вместе возможности не было. В тот момент наша страна стала ареной постоянных потрясений. Вспомните, тогда никто не мог чувствовать себя стабильно, даже люди, зарабатывавшие крупные деньги, просто проедали их. Такова жизнь. Как гласит присказка, «жизнь играет человеком, а человек играет на трубе». Миша Россовский играл на скрипке и одновременно был высококвалифицированным компьютерщиком. Можно сказать, что тогда он имел наибольший суммарный заработок из участников группы. В любой стране мира со своими способностями он имел бы большую зарплату и высокий уровень жизни. Родная страна не могла ему дать средств даже на то, чтобы снимать жилье и материально обеспечивать семью. Его попытки поговорить с женой по поводу размена их трехкомнатной квартиры ни к чему не приводили – она просто заявила, что «не хочет разменивать, и все». Я не в чем не виню эту женщину. Единственное, что мне хотелось бы, – если когда-нибудь эти строки попадутся ей на глаза, – пусть задаст себе несколько вопросов. С этим человеком она прожила больше десяти лет, и он все эти годы зарабатывал больше нее. Зная Мишу, я уверен, что его родители материально помогали молодой семье. Что делало возможным их переезды на увеличивавшуюся жилплощадь. Наконец, он был отцом ее дочери. Неужели он не заслужил и не заработал за все это время хотя бы комнату в коммунальной квартире? Ведь при его столь микроскопическом аппетите ей с дочерью оставалась двухкомнатная квартира… Отстаивая свои интересы, она сделала его обычным бомжем, не имеющим жилья. Когда я пытался объяснить ему, что у него есть права, что для решения столь сложного вопроса, в конце концов, есть суд, он сказал, что по такому пути никогда не пойдет.