Терентий Новак - Пароль знают немногие

Когда совсем стемнело, Луць и Яремчук задворками, минуя патрулей, пробрались к затемненному особняку, в котором по-прежнему жил австриец. Возле особняка, у калитки палисадника, Ивана Ивановича и Яремчука встретил Михаил Анохин.

— Дома? — коротко осведомился Луць, кивая в сторону особняка.

— Дома, — лаконично ответил Анохин.

— Под градусами?

— Кажется, так, а вообще-то, черт его знает.

— Аптекарь тоже у себя?

— Да. Минут за десять до комендантского часа вернулся откуда-то вместе с женой.

Анохин остался во дворе, чтобы вести наблюдение. Луць и Яремчук поднялись на крыльцо особняка. В одном из окон первого этажа виднелась едва заметная полоска света. Иван Иванович, придерживаясь за выступ подоконника, постучал пальцами по стеклу. Полоска света мгновенно исчезла: в комнате либо погасили лампу, либо плотнее задернули штору. Минуту спустя кто-то, шаркая ночными туфлями, прошел по коридору, прислушиваясь, остановился у двери.

— Открывайте! Гестапо! — властно приказал Луць.

Дверь открыл аптекарь. Отстранив его, Луць и Яремчук прошли в коридор. Михаил включил электрический фонарик, деловито помахал пистолетом, негромко сказал:

— Тихо, господин аптекарь. Идите к себе. Вас это не касается. Вы ничего не видели, ничего не слышали. Ясно?

Аптекарь мгновенно скрылся в своей квартире.

Знакомые Луцю по прежнему «визиту» ступени лестницы вели на второй этаж. Квартира, занимаемая Крупой, оказалась закрытой. Иван Иванович при свете фонарика попытался открыть замок отмычкой, но безрезультатно: австриец, как видно, закрылся на засов или крючок. Луць осторожно постучал. Никто не ответил. Иван Иванович постучал сильнее. За дверью послышался шорох, затем хриплый бас со злостью прорычал:

— Какого черта вам надо, господин Чигирь?.. Я уже сплю.

— Придется встать, господин Крупа! — по-польски проговорил Луць.

— Кто там?

— Поручник Витольд.

Некоторое время за дверью было тихо. Слышалось лишь поскрипывание койки.

— Господин Крупа, вы заставляете меня долго ждать в темноте. Это невежливо с вашей стороны! — насмешливо произнес Иван Иванович и... тут же отскочил от двери, оттолкнув к стене Яремчука. Он сделал это потому, что услышал характерное клацанье пистолета.

— Убирайтесь вон, большевистские выродки!.. Мне не о чем с вами разговаривать! — разъяренно заорал австриец.

Один за другим из-за двери прогремели три выстрела. Из пробитой пулями доски во все стороны брызнула щепа.

— Стреляй! — бросил Луць Яремчуку и, прижимаясь спиной к стене, несколько раз нажал на спусковой крючок своего «вальтера». Михаил, отходя по лестнице вниз, тоже послал почти всю обойму в дверь квартиры австрийца. На первом этаже истерично закричала женщина, жена аптекаря. В коридор влетел Анохин с парабеллумом в руке.

— Назад! — столкнул его со ступенек лестницы Луць.

— Так его не возьмешь! Забаррикадировался, отстреливается, гад проклятый! — выпалил Яремчук. — Сейчас бы гранату, жалко, что не захватили...

В городе, в двух или трех кварталах от особняка, затрещали автоматные очереди. По-прежнему слышались истошные крики аптекарши. В соседних домах стали просыпаться люди. Где-то трелью заливался свисток жандарма или полицая, сзывавшего патрульных в район ночной перестрелки.

Луць, Яремчук и Анохин, выскочив из особняка, перемахнули через забор и побежали по узким, темным переулкам, стараясь как можно дальше уйти от опасного места.

— Меня все же царапнуло, — тяжело дыша, произнес на бегу Яремчук, зажимая правой рукой левую чуть выше локтя.

— Так чего ж ты не сказал? — остановился Луць. — Надо перевязать!

— Потерплю! — отмахнулся Яремчук. — Задело не сильно. Сам только сейчас почувствовал.

Три силуэта промелькнули мимо большого деревянного дома, свернули за угол и исчезли, словно растворились в синеватом тумане тревожной ночи. А к особняку, в котором жил Франц Крупа, подъехала машина с жандармами...

За два дня до неудачного ночного «визита» Луця, Яремчука и Анохина к австрийцу в ровенской тюрьме был расстрелян мой отец.

Федор Захарович Шкурко, сообщивший мне эту трагическую весть, считал не случайным бурное поведение Крупы, который начал отстреливаться, услышав голос знакомого «польского офицера». Бандит из зондеркоманды наверняка уже знал, что меня разыскивает гестапо, и, по всей вероятности, хорошо понял, кем я был на самом деле. Понял негодяй и то, что пришло время, когда гестапо в любой момент может получить сведения о давних преступных связях немецкого шпиона Франца Крупы с польской контрразведкой. Поэтому спокойный голос «поручника Витольда», который снова появился в его квартире, прозвучал для старого хищника как смертный приговор.