Приступив к обязанностям посла в Париже, я быстро понял, что мне придется дорого заплатить за собственную суетность. Я согласился принять этот пост, не слишком раздумывая, вновь подчинившись велению жизни. Меня радовала мысль, что я буду представлять одержавшее победу народное правительство, которое пришло на смену стольким бездарным и лживым правительствам. А в глубине души пряталось еще и желание войти с полномочиями посла в здание чилийского посольства, где мне пришлось проглотить столько оскорблений в те времена, когда я организовывал отъезд испанских республиканцев в Чили. Все мои предшественники на этом посту так или иначе участвовали в преследованиях, которым я подвергался со стороны правительства: каждый из них приложил руку к тому, чтобы унизить меня, причинить мне зло. И вот теперь преследуемый должен был сесть в кресло своих преследователей, обедать за их столом, спать в их постели и распахнуть окна, чтобы новый воздух мира проник в здание старого посольства.
Но со свежим воздухом все оказалось весьма сложно. Нас с Матильдой обдало салонной затхлостью, едва мы – это было мартовским вечером 1971 года – переступили порог спальни и улеглись на досточтимые кровати, где когда-то встретили свою смерть со смирением или в муках некоторые послы и супруги послов.
В этой спальне вполне можно было поселить воина и заодно его коня. Нашлось бы место, где кормить коня и где почивать воину. Потолки – высоченные, слегка декорированные. Мебель – сплошной плюш цвета сухих листьев, ужасающая бахрома. Словом, все достопримечательности определенного стиля, его роскоши и его увядания. Ковры, которые могли быть красивыми лет шестьдесят назад. А сейчас они приобрели цвет, который бывает у всех затоптанных ковров. И пропитанный нафталином запах ушедших в небытие бесед.
В довершение всего мы встретились с весьма нервозным персоналом, который успел подумать о чем угодно, только не об отоплении гигантской спальни. Мы с Матильдой окоченели от холода в первую ночь, проведенную в посольстве. На вторую ночь отопление заработало, но за шестьдесят лет пришли в негодность фильтры. Вместе с теплым воздухом в спальню проникал угарный газ. Нельзя было жаловаться на холод, но зато у нас стучало в висках, мы испытывали какое-то щемящее чувство тоски – верный признак угара. Пришлось открыть окна и впустить холодный зимний воздух. Быть может, так мстили старые послы новоиспеченному дипломату, который занял их место, не имея ни должностных заслуг, ни достойной родословной.
Мы решили, что нам нужно найти дом, где будет зелень листвы, вода, птицы, свежий воздух. Мысль об этом доме со временем стала навязчивой идеей. Мы, как пленники, лишенные свободы, искали и искали свежий воздух за пределами Парижа.
Пост посла – это было что-тo новое и очень хлопотное для меня. Но таящее вызов. В Чили произошла революция. Революция на чилийский лад, которую повсюду анализировали, о которой повсюду спорили. Ее внутренние и внешние враги точили на нее зубы, пытаясь ее уничтожить. Сто восемьдесят лет подряд моей страной правили одни и те же правители под разными ярлыками. Все при них оставалось по-прежнему: лохмотья, жилища, недостойные людей, дети без школ и башмаков, тюрьмы и полицейские дубинки для устрашения моего бедного народа.
Теперь мы могли дышать и петь. Именно это нравилось мне в моем новом положении.
В Чили назначения на дипломатические посты утверждались сенатом. Правые всячески восхваляли меня как поэта; они даже произносили речи в мою честь. Разумеется, эти речи они с особым удовольствием произнесли бы на моих похоронах. Я прошел всего большинством в три голоса, когда мое назначение послом было поставлено на голосование в сенате. Правые и кое-кто из христианских лицемеров голосовали против, прячась за безымянные черные шары.
Прежний посол увесил стены фотографиями всех своих предшественников, присовокупив к ним и собственный портрет. Это была внушительная коллекция вполне заурядных людей, за исключением двух-трех, среди которых следует назвать прославленного Блест Гану [276]– нашего чилийского Бальзака. Я велел снять всю эту галерею призраков и заменить их портретами более интересных личностей. На стене появились гравюрные портреты пяти национальных героев, давших Чили знамя, независимость и национальное самосознание. И еще три фотографии моих современников: Агирре Серды – прогрессивного президента республики, Луиса Эмилио Рекабаррена – основателя Коммунистической партии и Сальвадора Альенде. Стены посольства стали выглядеть несравненно лучше.
Читать дальше