Елена Вайцеховская: Слезы на льду

– Гена, помоги! – продолжала умолять я. – Познакомь меня с кем-нибудь. Я ведь даже в лицо никого тут не знаю.

– Сейчас разберемся, – был ответ. – Стой! Иди за мной быстро. Тамара Николаевна, можно вас на минуточку?

Проследив в направлении карпоносовского взгляда, я увидела крохотную, исполненную горделивой осанки женщину.

– Разрешите представить. Тамара Николаевна Москвина. Елена Вайцеховская. – Кивок в мою сторону. – Олимпийская чемпионка. Журналист. Прошу любить и жаловать.

Москвина окинула меня пристальным, проникающим насквозь взглядом, свойственным абсолютно всем выдающимся тренерам.

– Любить не обещаю. Жаловать придется…

Чуть позже, представив меня еще нескольким людям, Карпоносов отвел меня в сторонку и совершенно серьезно сказал:

– Запомни. Фигурное катание – большой гадюшник. Все обнимаются, все целуются, все друг друга ненавидят. Все говорят друг о друге гадости. Ты – человек в нашей среде новый. Поэтому предупреждаю сразу: попьешь кофе с кем-нибудь наедине – на следующий день десять других перестанут с тобой здороваться. Напорешься – не обижайся.

– Но, Гена…

Он протестующе поднял руку, не давая мне продолжить:

– Я – не исключение. Просто сейчас добрый. Поняла? – Карпоносов усмехнулся, намереваясь представить меня массивному лысеющему мужчине средних лет, одетому в экзотический, облепленный многочисленными нашивками и эмблемами и до предела засаленный армейский жилет. – Не веришь – спроси Артура…

Артур Вернер на тот момент вовсе не имел репутации скандального журналиста, хотя всеми своими действиями совершенно очевидно стремился именно к этому. В конце 1971-го, в возрасте 37 лет он эмигрировал из Свердловска в Израиль, еще спустя три года – в Германию, где занимался в основном распространением антисоветской (как это называлось тогда) литературы среди заезжающих на Запад советских граждан: моряков, артистов, спортсменов. Последних, как водится, было больше, поэтому и интерес Вернера к спорту оказался наиболее пристальным.

Начиная с конца 1970-х Артур регулярно аккредитовывался на самых разных чемпионатах – в том числе по фигурному катанию, – работал на них (помимо раздачи брошюр и листовок) фотографом и очень быстро стал в среде фигуристов весьма узнаваемым персонажем: трудно было не обратить внимания на соотечественника с камерой (при том, что фотографов на международных спортивных мероприятиях было наперечет), особенно если соотечественник никогда не отказывается подарить пару-тройку особенно удачных картинок.

Официальные лица Вернера, естественно, не жаловали: ни тренерам, ни руководителям, отвечавшим за моральный облик в команде собственной головой, не нужны были эксцессы в виде контактов подопечных с официально антисоветской личностью.

К началу 90-х ситуация изменилась. У Артура обнаружилось заболевание глаз, и с камерой пришлось расстаться. Подозреваю, что это ощутимо подорвало его финансовый статус. Вернер начал писать, однако спрос на этот товар оказался гораздо ниже, чем на снимки спортивных звезд. Немецкие издания не нуждались в услугах журналиста из-за неважного знания им языка, так что ограничиться пришлось русскоязычной эмигрантской прессой типа парижской газеты «Русская мысль» и писать туда обо всем, о чем попросят.

Для меня Вернер оказался сущей находкой. Фигурное катание – на уровне людей, интриг, баек и событий – он знал досконально, умел «вкусно» рассказывать, подкидывал интересные идеи и с удовольствием помогал всем подряд с решением самых разнообразных проблем, если имел такую возможность. Впечатление от знакомства с ним можно было бы назвать стопроцентно положительным, если бы не одно «но».

В Киев Артур приехал со свежесозданным творением – материалом о чемпионах мира 1989-го и 1990-го в танцах на льду Марине Климовой и Сергее Пономаренко, причем статья под названием «Пляшущие человечки» имела ярко выраженный оттенок пасквиля. Эти несколько страничек, которые Вернер сунул мне в руку при знакомстве, как визитную карточку, были прекрасно написаны, но пахли настолько дурно, что я оторопела. Стоило Карпоносову к тому же отойти от нас на шаг, мой новый знакомый разразился в адрес Геннадия, его супруги, а заодно – еще десятка заочно известных мне людей таким количеством «постельных» подробностей, что это вызвало в моем сознании еще больший шок. Заметив это, Вернер ухмыльнулся:

– Ты в фигурном катании – человек новый, так что готовься к тому, что в тебя, как в унитаз, начнет сливать все, что попало, каждый встречный. А потом с интересом будут наблюдать, как ты все это переваришь. И что ты, соответственно, вообще стоишь как журналист…