Герои и антигерои Отечества (Сборник)

— У меня есть одна неясность, Вячеслав Михайлович.

— Только одна? У меня их гораздо больше.

Я спрашиваю его о предвоенных переговорах с Риббентропом и Гитлером.

«Было дело под Полтавой, — улыбается Молотов. О врагах он умеет говорить едко, саркастично: — Гитлер играл во время переговоров, пытался произвести впечатление. Он был умен, но все-таки ограничен, слеп в силу нелепости своей изначальной идеи. Он меня все агитировал, как бы нам вместе, Германии и Советскому Союзу, выступить против Англии, — дескать, Англия ничтожный остров, а владеет половиной мира. Разве это допустимо? Я ему ответил, что, конечно, это безобразие, и я ему очень сочувствую. А когда прощались, он сказал мне:

— Я понимаю, что история навеки запомнит Сталина. Но она запомнит и меня.

— Да, конечно, запомнит, — ответил я.

Ощущалось, что он побаивается Сталина как личности.

— Видел всю их компанию — Геринга, Гесса, Геббельса, ну и, конечно, Риббентропа — тот вообще меня своим другим называл. Это 1940-й. А годом раньше, в 1939-м, Риббентроп приезжал к нам подписывать Пакт о ненападении, и, когда подписали. Сталин поднял бокал шампанского:

— Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина! — так, с иронией, с издевкой сказал.

Риббентроп тут же бросился к телефону, это было в моем кабинете, передать слова Сталина Гитлеру. Тот ему в ответ: „Мой гениальный министр иностранных дел!“ А Сталин едва заметно подмигнул мне…

Нам очень хотелось оттянуть войну и почти на два года это удалось, а на больший срок, к сожалению, не получилось. Пытались увеличить и время, и пространство. С нами воссоединились Западная Украина и Западная Белоруссия, Прибалтика и Бессарабия. Условия жизни в стране были трудными, а мы требовали: „Давай, давай!“ Давай производительность труда, давай то, давай это — Шла упорная подготовка к войне, но все учесть и успеть было просто невозможно, а страна работала без выходных, и струна напряжения и терпения у нашего народа была натянута до предела.

Вечером 22 июня 1941 года мы собрали Политбюро. Разъехались и снова собрались. Потом я пошел к себе в кабинет, этажом выше, а часа в два ночи мне позвонили из секретариата Сталина, сообщили, что германский посол Шуленбург просит его принять. Все стало ясно. Как правило, послы министрам иностранных дел по ночам не звонят. К тому же звонок из секретариата Сталина свидетельствовал, что Сталин об этом знает. Шуленбург пришел ко мне со своим переводчиком статс-секретарем посольства Хильгером, и тот при вручении ноты об объявлении войны прослезился. В некоторых книгах этот момент приводится неточно, но ведь Шуленбурга принимал я, а не авторы этих книг. Мы со Сталиным поехали в Наркомат обороны, где Сталин крепко поговорил с Тимошенко и Жуковым».

В 12 часов дня Молотов от имени Советского правительства выступил по радио с Центрального телеграфа на улице Горького:

— Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами. «Текст выступления был подготовлен вместе со Сталиным. Мы решили, что Сталин выступит, когда прояснится боевая обстановка».

Всю войну Молотов был Первым и единственным заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны и народным комиссаром по иностранным делам. Пришлось поработать для создания антигитлеровской коалиции, вынудить капиталистов помогать нам, «бежать с нами в одной упряжке», как он сам говорит. Даже один его полет в Англию и США в 1942 году над территорией, занятой врагом, можно назвать героическим. На приеме в честь Победы первый тост Верховного был:

— За нашего Вячеслава!

Тем самым Сталин подчеркнул выдающуюся роль советской дипломатии в годы войны.

«Дипломатия дипломатией, — подмигивает Молотов, — но нам и армия неплохо помогала. Если б не она, никакие дипломаты ничего б не сделали». Это, конечно, верно, и все-таки… Я держу фотографию в зеленой рамке с надписью по-английски: «Моему другу Вячеславу Молотову от Франклина Рузвельта. 30 мая 1942 г.». Вспоминаются слова английского премьера Черчилля о том, что когда умрет Молотов, то все великие дипломаты мира, если существует тот свет, сочтут за честь пригласить его в свою компанию… Однако союзники со Вторым фронтом не спешили и своих солдат нам не давали. «Черчилль мне говорит: вы возьмите свои войска с Кавказа, а мы туда введем свои и будем охранять вашу нефть. Вот так. И с Мурманском так же предлагали поступить. А Рузвельт — с Дальним Востоком. Только б самим не воевать».

Он не любит говорить о своей роли в войне. «У меня тут заслуг не много. Я ничего особенного не сделал». Надо добавить, что Золотую звезду Героя Социалистического Труда он получил в 1943 году за успешное руководство производством танков в стране. В 1941-м ездил на Западный фронт назначать вместо Конева — Жукова, и тот поправил дело. Был в Ленинграде за несколько дней до начала блокады. В Череповец прилетел на самолете, до Мги добирался на поезде, дальше путь был разбит, и в Ленинград приехал на дрезине. В Москву вернулся, когда блокадное кольцо замкнулось, и пришлось лететь над Ладожским озером. После этой поездки Сталин назначил Жукова командующим Ленинградским фронтом. «Из военных он у нас был наиболее заметным, — говорит Молотов. — Он и Рокоссовский».