Павел Лосев - На берегу великой реки

– А поди у тебя их нет? – насмешливо глянул на него отец. – С голыми руками на охоту ездишь? А? Скажи, не так?

– Я, батюшка-барин, не жалуюсь. Вашей милостью все у меня есть.

– Ну, то-то!

Отец трижды хлопнул в ладоши. Хлопки прозвучали гулко, как выстрелы. Коля вздрогнул. В дверях показался босоногий мальчуган в холщовой рубахе без пояса, с густо намазанными конопляным маслом рыжими волосами, остриженными под кружок.

– А ну-ка, угости нас, чудо-юдо! – крикнул ему отец.

Мальчик мгновенно исчез и через минуту появился с серебряным подносом, на котором стояли три рюмки – одна большая, позолоченная, с тонким рисунком, другие – поменьше, из простого синего стекла.

Взяв большую рюмку, отец опрокинул ее в рот, смачно крякнул, вытер губы рукавом. Затем приказал Платону:

– Пей!

Доезжачий приблизился к подносу. Бережно, боясь выплеснуть хоть самую малую толику вина, взял двумя заскорузлыми пальцами рюмку и, перекрестив ею широкий рот, быстро выпил.

– А ты что стесняешься? – обратился отец к охотнику. – Чай, не красная девица. Пей!

Ефим молча снял с подноса рюмку, степенно выпил и слегка нагнул голову.

Опорожнив еще одну рюмку, отец широко зевнул.

– Ступайте! – приказал он. – Я прилягу. Ефим вышел первым. А Платон, не успев закрыть дверь, вдруг услышал за своей спиной:

– Постой! Степка где?

Доезжачий смущенно затеребил бороду.

– Должно, на псарне. Где еще быть, – неуверенно ответил он и, почтительно кашлянув в кулак, добавил:

– Наказали его тогда оченно по справедливости. Другой бы благодарил, что так легко отделался, а он, вишь ты, обиделся. Благородного из себя корчит.

– Мало ему всыпали, – заворчал отец. – Погоди, я еще за него возьмусь, разрисую спину по всем правилам.

Неслышно прикрыв за собой дверь, Платон ушел. Отец собрал ружье и оглянулся вокруг.

– Ты все еще тут? Почему не спишь? – недовольно спросил он Колю. Тот быстро поднялся и, пробормотав «спокойной ночи, папенька», поспешил в свою комнату. Брат Андрюша давно уже спал, блаженно посвистывая носом. Осторожно, стараясь не разбудить спящего, Коля улегся рядом с ним на постель.

В доме тишина. Но вот где-то скрипуче закуковала кукушка. Это часы в гостиной.

За окнами неслышно падал мягкий, пушистый снег. Он опускался лениво, медленно, и казалось, что ему не хочется ложиться на жесткую, неуютную землю.

Сиротливо приткнувшись к высокому забору господского дома, утомленно спала деревня. Не разбудила ее и пронесшаяся в сторону Костромы запоздалая тройка. Лишь вперебой загалдели галки в вершинах лип.

Монотонно застучала колотушка: одноглазый сторож Игнат вышел на охрану господских владений.

Во второй половине ночи снег перестал сыпать с неба. Но везде уже белым-бело. Низкие густые облака повисли над деревней.

В такую погоду только бы спать да спать под унылое завывание ветра в трубе. Но хозяин дома уже проснулся, спустил волосатые ноги на облезлую медвежью шкуру. Вот он снял со стены изогнутый, потемневший от времени серебряный охотничий рог и приложил его к губам.

Протяжный, хватающий за душу звук пронесся по тихим, объятым сном комнатам, вырвался сквозь окна на улицу. Задремавший было в тесной будке сторож Игнат испуганно вскочил и часто-часто застучал колотушкой.

А нудный звук все нарастал и нарастал. Он проникал всюду, врываясь и в тихую, полную светлых снов детскую. Зашевелились на подушках маленькие головки, звонко заплакал годовалый ребенок, всполошилась старая няня Катерина. Слышно, как она уговаривала малыша:

– Спи, спи, мой голубчик! Закрой глазоньки! Баю-бай! Баю-бай!

Но малыш не успокаивался и плакал все громче. Из соседней комнаты с горящей свечой в руках, вся в белом, как привидение, появилась мать. Взяв ребенка на руки, она ласково качала его, приговаривая:

– Успокойся, мой глупышка! Я с тобой, я здесь! Ребенок постепенно затих. Но хриплый звук охотничьего рога возник с новой силой. Пугливо вздрогнув, малыш теснее прижался к матери…

– Николенька, ты не спишь? – зашептал в темноте Андрюша.

Брат не отозвался.

– Николенька! Слышишь?

– Ну, что тебе? – сонным голосом откликнулся Коля.

– Папенька на охоту собирается.

– Знаю. Спи!

– Не могу. Разве уснешь, когда шумят.

Мальчики замолкли. Не звучал уже и рог. Но зато теперь отовсюду доносились скрип и хлопанье дверей, топот ног. Старый дом сотрясался от глухого гула.

На улице затявкала собака, потом другая, третья – и вскоре несмолкаемый лай заполнил весь двор.