Торба побледнел и замер на месте.
- Ну и казаки! Эх!.. А ты что ж стоишь? Помогай товарищу! - спокойно проговорил командир, повернувшись к Павлюку. - И это называется на посту, да еще в штабе!
Взглянув на Торбу колючими глазами, иронически добавил:
- Шутковаты не люблю... Э-эх!
Торба молчал.
- Вот что, товарищ, извини, фамилии не знаю... - обращаясь к Павлюку, сказал командир.
Тот, не отвечая, глуповато моргал.
- Павлюк! - хриплым голосом ответил за него Торба.
- Павлюк? Добре! - И, снова взглянув на Торбу, со скрытой насмешкой сказал: - А я, станичник, не тебя спрашиваю. Вам, товарищ Павлюк, придется разыскать командира группы и позвать сюда - только быстро, аллюр два креста!
Захар понял, что этот человек привык распоряжаться.
Сдвинув на глаза пилотку, Павлюк поспешно вышел.
Торба стоял по команде "Смирно", с видом непреклонного протеста, искоса посматривая на автомат. Вдруг его осенила догадка. С отчаянием взмахнув кулаком, он выпалил:
- Вы - новый командир! Зараз догадался, товарищ полковник!
- Ну что ж, лучше поздно, чем никогда! Я смотрю: сидит за столом, как казачий атаман, и грамоту сочиняет. Автомат бросил... Ну что ж, на первый раз, ради нашего знакомства, подарить пару внеочередных нарядов? Коней любишь?
- Какой же кавалерист, ежели он коня не любит! - хмуро ответил Захар.
- Вот и отлично! Придется на конюшне подневалить. Кто коней любит, это одно удовольствие! Доложишь своему командиру. Смотри, казак, не обижайся, что мало дал. Обидишься - влеплю на всю катушку. Возьми автомат, да помни, что из моих рук получил. - Доватор передал Торбе автомат.
Принимая оружие, Торба не заметил, как смахнул рукавом со стола свое недописанное письмо.
- Какого подразделения? - спросил Доватор и, нагнувшись, поднял письмо.
- Разведэскадрон, - ответил Захар.
- Так! - Доватор бегло взглянул на письмо и протянул Захару. - Письмо послать надо. Зачем бросаешь?
В голосе его уже не было прежней властности. Захар уловил в словах командира нотку сочувствия.
- Жене, что ли, писал?
Глаза Доватора зорко следили за выражением лица Торбы.
- Нет у меня жены!
- Сколько же тебе лет?
- Девятьсот одиннадцатого, - ответил Захар, стараясь не смотреть на полковника.
- Солидно. И все холостяк?
- Нет, один раз женился... - Захару неприятны были эти вопросы командира кавгруппы, но в то же время он невольно начинал проникаться к нему уважением. Полковник не кричал, не читал длинных уставных нотаций, сразу вошел, как настоящий хозяин. Заметив непорядок, откровенно рассердился и показал, что так нести караульную службу нельзя... И наказал...
- Умерла, что ли? Или развелся? - И, не дожидаясь ответа, Доватор продолжал: - Бывает!.. Анна Митриевна не жена? Ну, конечно, кто же Митриевной будет величать жену, верно? - Доватор весело рассмеялся. - Ты меня прости, я только две верхние строчки прочитал.
- Там, товарищ полковник, секретов нема! - Захар сунул руку в карман, вынул письмо и доверчиво развернул лист. - Можно прочитать...
- Незачем!
- А затем, что это письмо виновато... Автомат из рук выпустил. В душе зашкрябало, вот и письмо почав писать... Ежели бы не оно, вы б сюда так не зайшлы. Зараз дочитайте до конца. Я вас очень прошу, товарищ полковник!..
Доватор пристально посмотрел на Торбу и понял, что казака томит душевная тревога. Взял недописанное письмо, прочитал, спросил:
- Какое же ты учинил лиходейство? Расскажи, а то непонятно...
Доватор сел на диван, снял фуражку и приготовился слушать.
ГЛАВА 3
История Захара Торбы была такова.
Женили его двадцати лет, перед самым уходом в Красную Армию. Настояла на этом мать. По ее старозаветному расчету следовало после ухода сына иметь в хозяйстве лишние рабочие руки.
После двух лет службы потянуло Захара домой, да так, как может потянуть только молодая жена. Ехал служивый домой, обновленный в армии духовно и физически. Ждал встречи с женой, родными и друзьями. Не терпелось рассказать, как ловили диверсантов, контрабандистов, показать, как он может делать "солнце" на турнике, рубить лозу руками, поднять на загорбке коня...
Стосковался Захар по голубоглазой хохотушке Фросе. Сколько передумал он о ней, стоя в секрете на берегу Амура, сколько за два года писем послал, и в каждом из них было новое нежнейшее прозвище: "Диана", "Волшебница", "Ласточка".
Теперь ему стыдно вспомнить об этих письмах. А писал он так:
"Ласточка моя! Думка все о тебе, и режет она мне сердце, как кавалерийская сабля. И колет, как острая пика, но я вкладываю себе в рот трензеля и крепче натягиваю повод. Зараз учусь бить всех международных врагов, на случай, ежели сунутся. Закончу службу, отпущу повода и во весь намет полечу до тебя, мое коханье, до тебя..."
Читать дальше