Евгений Федоровский - Из жизни облаков

- Митька!

Пес обежал овчарню, однако лаза не нашел. Тогда вынюхал место, где можно скорей к нам прокопаться. Артур ногой стал разгребать мусор, чтобы облегчить собаке работу. Вскоре показалась лохматая голова. Митька поочередно облизал всем руки и лица. Сенечка подставил ему узел, надеясь, что собака поймет, разгрызет зубами. Однако четвероногий воздухоплаватель тут оплошал. Он никак не мог понять, чего от него ждут. Махал хвостом, юлил, но к веревке не прикасался. Тем временем я перетер веревку, помог развязаться Артуру и Сенечке.

Неожиданно родился дерзкий план: вылезти через Митькин ход наружу, отобрать у сторожа ружье и взять заложника в обмен на ведро воды и свободу. Конечно, опасно было подставлять себя под внезапный выстрел. У степняков ухо чуткое, рука быстрая. Но не подыхать же, пока разберутся!

Однако осуществить это намерение не успели. Мы увидели приближающуюся со стороны поселка толпу.

- Будут линчевать, - изрек Артур.

Первыми примчались мальчишки. Они облепили щели в овчарне. В проем двери рванулся ослепительный свет. Раскинув руки, в затхлый полумрак вбежал наш коренастый знакомый в лисьем малахае и клетчатом пиджаке:

- Ах, какая промашка! Простите, товарищи дорогие!

Дюжие молодцы подхватили нас под руки, поддерживая и на ходу рассыпаясь в извинениях, вывели на свет божий.

- Пить дайте, - пошевелил пересохшими губами Артур.

Словно из сказки, появилось ведро с холодным айраном. Какой-то мужичонка, учитель или местный культработник, сообщил, что в поселке будет митинг, потом обед, отдых...

Ну и поплыло, завертелось. Из центральной усадьбы приехал председатель колхоза с членами правления и активистами. Прилетел вертолет с областными чинами. В вольной степи у камышового озера жарко заполыхали костры. На скатерти посыпались горы баурсаков - пресных пончиков на бараньем сале. Сытным запахом вареного мяса и лапши потянуло от многоведерных казанов. Казахи сделали бешбармак. В свете костров багрово лоснились возбужденные лица, на темных пальцах сверкал жир. Митька с Прошкой, объевшись, не казали носа, отсыпались где-то.

Из района прибыла клубная самодеятельность, играли домбры, танцевали девушки в национальных костюмах, юнцы показывали искусство верховой езды и борьбы. Как выяснилось, мы попали в степную глубинку, в одну из дальних бригад, которой командовал крепыш в малахае. Чабаны, увидев в вечернем небе спускавшийся шар, побросали отары и примчались к нему с вестью на взмыленных конях. Бригадир слышал о шпионах, которые на какие только хитрости ни пускаются, лишь бы перескочить через наши пограничные рубежи. Поскольку телеграфной и телефонной связи не было, он тут же послал нарочного на центральную усадьбу, находившуюся чуть ли не в сотне километров отсюда. Сам же с верными людьми обскакал ближайшие аилы, поднял народ, вооружив всем, что под руку подвернулось. Утром теплекькими он взял нас в полон.

Нарочный тем временем добрался до председателя. К нему уже пришла телеграмма о возможности приземления аэростата на колхозной территории. Его просили позаботиться о воздухоплавателях и организовать отправку их имущества в Москву. Боевого и скорого на расправу бригадира председатель хорошо знал. Он тут же погнал нарочного обратно, дав лучшего иноходца, а вскоре и сам выехал навстречу, прихватив с собой членов правления.

Когда мы со всеми перецеловались, объяснились в вечной дружбе, я, улучив момент, подступил к бригадиру:

- Скажи, приятель Жонатай, куда девался термос с кагором?

- Какой кагор, зачем кагор? - заволновался простодушный Жонатай, пряча глаза под рыжим малахаем. - Кушай барашка, пей кумыс, пожалуйста. Не надо кагора!

Я понял, что редкий напиток, добытый Марком Исаевичем Стрекалисом, уже не вернешь. Новые друзья собрали все потерянные при посадке вещи, отыскали в степи даже мою авторучку и ремешок от унта Арика, однако кагор исчез, будто его и не было.

Через три дня оболочку, приборы и другое казенное имущество погрузили на машины и отправили к железнодорожной станции. Сеня поехал сопровождать груз, захватив с собой Митьку и Прошку. Нас с Артуром доставили до Алма-Аты и оттуда на рейсовом Ту мы вылетели домой.

В пассажирском салоне было уютно и тепло. Внизу, клубясь, меняя очертания, плыли облака. Еще недавно мы трогали их руками.

Доведется ли вновь изведать то непередаваемое чувство, какое возникает лишь в полете на аэростате, когда не гудят двигатели, не вибрирует кабина и на сотни километров вокруг стоит глубокая, царственная тишина?