Ольга Семенова: Юлиан Семенов

…Однажды ночью, в одном из переулочков, примыкающих к улице Горького, к отцу привязалась «кодла» человек в шесть. Встав к стене, он начал биться, пуская в ход свой излюбленный «левый снизу», нескольких уложил, но остальные наседали и неизвестно, чем бы все закончилось, не приди к нему неожиданно на помощь незнакомец — высокий красивый парень с хриплым голосом. У него тоже оказался хороший «левый снизу» — «кодла» развалилась.

Папа протянул незнакомцу руку:

— Будем знакомы, меня зовут Юлиан.

— Очень приятно, — улыбнулся парень, — Василий Ливанов.

Это стало началом добрых отношений, которые продолжались несколько десятилетий. Ливанов снялся в папином фильме «Жизнь и смерть Фердинанда Люса» [1] Люс — Ляндрес Юлиан Семенович. по повести «Бомба для председателя». Потом отцу пришла идея создать в Москве театр «Детектив», и вместе они удачно воплотили ее в жизнь.

На третьем курсе отец уже вовсю говорил и писал на пушту, удивляя мудреной арабской вязью друзей сияющего от гордости Семена Александровича, и в совершенстве овладел английским, освоив пижонское оксфордское придыхание: специально собирались с ребятами после занятий отшлифовать акцент. Когда сидели у папы, заказывали Галине Николаевне ее коронное блюдо — жареную картошку с луком…

К Семену Александровичу привязались все папины друзья. Худой, с тонким профилем, мудрыми грустными глазами, не расстававшийся с маленькой трубочкой, он сразу производил впечатление рафинированного интеллигента и эрудита и действительно был настоящей ходячей энциклопедией. Ему можно было задать любой вопрос — он знал ответ. Что любопытно, в МГУ деду попасть не удалось — начал работать в пятнадцать лет, закончил рабфак, прослушал курс лекций у Бухарина на кафедре красной профессуры, в 1934 году окончил факультет экономики Промакадемии, а потом занялся самообразованием и стал блестящим знатоком литературы и истории. Вскоре после смерти Сталина Семена Александровича назначат главным редактором толстого московского журнала «Вопросы литературы», шутливо называемого «Вопли»…

…Белорусский еврей, родился он в маленьком местечке Березино. В семье было тринадцать детей, выжило пять. Дедовский отец — Александр (по-еврейски Авезер) появлялся дома лишь к зиме, всю весну, лето и осень, до первого ледка, сплавляя по быстрым, темным рекам лес. Честно воевал Авезер в Русско-японскую войну, а когда часть попала в окружение, провел с однополчанами несколько месяцев в плену. Вернувшись домой, объявил, что японцы — самые чистоплотные в мире люди, и велел жене Марье Даниловне крахмалить каждый день до ломкой хрусткости белые вафельные полотенца, чтобы было в их крохотном домишке чисто и уютно, как у японцев. Таким же чистюлей и аккуратистом был всю жизнь и Семен Александрович.

Дед умер в шестьдесят с небольшим, в 1968 году, от рака поджелудочной железы. Понимал, что не выздоровеет, но держался молодцом. Он был не только интеллигентом и эрудитом, но и мужественным человеком. Последние месяцы лежал в больнице Академии наук. Папа постоянно к нему ездил с друзьями. Те устраивались в палате с гитарами, пели песню «Тополиный пух»: «Ты одна идешь по Семеновской в тополином пуху, как в снегу…» Дед вымученно улыбался, тихонько говорил маме: «Вот, Катенька, живу в обнимку с болью». Отпускало только после укола морфия. Тогда мечтал уехать на дачу, лечь в траву и увидеть мураша…

Отца отправили в командировку в Америку. Сначала он отказался, но дед, узнав, уговорил. Прилетев через две недели, папа первым делом спросил встречавших: «Жив?!» — «Жив». Прямо из аэропорта помчался в больницу с привезенным из Штатов новым лекарством, погружавшим неизлечимых больных в чудесные галлюцинации. И, перед тем как уйти, Семен Александрович смог увидеть и высокую траву, и ползущего в ней мураша.

…Я всегда вспоминаю моих деда и прадеда, которых знаю лишь по рассказам и фотографиям (деда не стало, когда мне был год с небольшим), читая Бориса Слуцкого — отвоевавшего, тяжело раненного, отсидевшего и писавшего горько и талантливо: