Василий Минаков: Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

В ярко освещенной штабной комнате Ефремов и Пересада что-то оживленно обсуждали. Выслушав доклад, командир полка встал, испытующе оглядел меня.

— Как себя чувствуете?[192]

— Отдыхали, — пожал я плечами. — Ужинали в буфете, прощались…

Андрей Яковлевич еще раз внимательно поглядел мне в глаза.

— В южную бухту Севастополя вошел транспорт противника. Приказано нанести бомбовый удар по нему. Помолчал, покрутил в пальцах потухшую папиросу.

— Я докладывал комбригу, что имею приказание командующего прекратить боевую работу. Но он потребовал выполнить приказ, хотя бы одним самолетом. Хотел послать Беликова, но он нездоров. Полетите на его машине. Самолет подготовлен, подвешены три двухсотпятидесятикилограммовые фугаски.

Да, дела…

— Есть вопросы?

— Все ясно.

— Вылет по готовности. Можете идти.

Самолет находился в дальнем конце аэродрома, двинулись было пешком, но обступила такая кромешная тьма, что пришлось вернуться. Поехали на нашей полуторке.

Встретил техник, доложил о готовности.

— Заправка под пробки, бомбы подвешены!

Стали осматривать самолет. Для меня важно было выявить его индивидуальный «характер». Не только каждый летчик, каждый шофер знает, что это такое. Мало того, что машины одной марки имеют свои особенности, но и характер пилота, его стиль управления накладывают на них свой неповторимый отпечаток. Спрашивать об этом у техника было бесполезно.

— Чужая жена, — пошутил Прилуцкий.

— Похоже, наверно.

Еще раз осмотрел кабину, поставил все тумблеры в исходное положение. Моторы работают ровно. Мигаю аэронавигационными огнями, техники выбивают колодки из-под колес. Включаю фару, начинаю выруливать на старт. Осторожно двигаю рычагами управления, привыкаю.

— Как самочувствие, командир?

— Работоспособен. А ты?

— Транспортабелен, — смеется Николай. — Может, вставить ручку, помочь поднять хвост?

— Обойдусь.

Установив самолет на старте, увеличиваю обороты. [193]

— Кто-то подходит, — докладывает Панов.

Открываю фонарь — Осипов. Поднялся на плоскость, добрался до кабины:

— Как дела, Василий?

— Не верите? Не надо было и посылать!

— А все-таки?

— Все в порядке, до скорой встречи!

Замкомэск крепко стиснул мне руку и так же внезапно исчез, как появился. Всматриваюсь в темноту, постепенно различаю стену справа — сады, что тянутся за границей аэродрома, параллельно взлетной полосе. Значит, самолет установлен правильно. Теперь главное — выдержать это направление, не уклониться.

Медленно набираю скорость, поднимаю хвост. Плавно подбираю штурвал — и мы в воздухе. Каждый нерв обнажен, все обычное в эти минуты кажется необычным. Под нами живая белая полоска — это прибой. Следовательно, мы уже миновали аэродром и береговую черту. Вокруг черная бездна, сверху расцвеченная звездами. Горизонт не просматривается.

Перехожу на пилотирование по приборам. Убираю шасси.

— Штурман, курс на цель?

Прилуцкий отвечает немедленно. Набрав высоту четыреста метров, разворачиваюсь, ложусь курсом на Севастополь. Впереди пять часов полета. Еще чувствую скованность, предстартовую напряженность, но постепенно это проходит. На смену является уверенность: самолет хорошо слушается меня. Николай, не отрываясь от своих многочисленных обязанностей, то и дело заговаривает — то спросит расход бензина, то поинтересуется, как работают моторы, точно ли выдерживается курс…

— Боишься, что засну?

— Ну что ты, командир! Просто выполняю свои скромные обязанности.

— Давай, давай!

Набрал две тысячи метров. Половину маршрута прошел по приборам. Затем взошла луна — верный помощник пилота. В районе Ялты наткнулся на облачность.

— Николай, как решим? Полезем вверх иди будем снижаться?

— Думаю, ни то, ни другое. Пойдем на этой высоте, так безопаснее, а при подходе к Севастополю снизимся до тысячи пятисот. [194]

Так и сделали. Через некоторое время штурман доложил, что пролетаем Балаклаву. Сбавляю обороты, начинаю снижаться. На высоте тысяча семьсот выхожу из облаков. Прямо впереди — Севастополь. Южная бухта хорошо освещена луной.

— Вижу транспорт! Стоит у причала! — докладывает Николай.

— Выводи на боевой!

— На боевом!

Стараюсь "не дышать", точно выдерживать заданную высоту, скорость, курс. Зенитки молчат. Три часа ночи, должно быть, фашисты спят без задних ног, чувствуя себя в полной безопасности в глубоком тылу.

— Пошли!

Сейчас разбудим! Не очень-то приятное пробуждение их ждет…