Василий Минаков - Фронт до самого неба (Записки морского летчика)

— Ага, — догадался Колесов. — Восходящий поток? Спрыгнул над территорией противника, а его подняло и вынесло к своим…

— Вариант возможный, — согласился комиссар. — Но с Барановым было не так. Ему со дна моря пришлось подниматься.

На Колесова зашикали, чья-то рука с занесенным конем неподвижно повисла над шахматной доской, доминошники беззвучно сложили на стол костяшки.

— Случай недавний, — начал Ермак. — В сентябре это было, в одном из авиаполков нашего флота. Замкомэск старший лейтенант Филипп Баранов возвращался на своем Ил-2 с боевого задания. Летел над морем. Вдруг «мессеры». [183] Со стороны солнца зашли незаметно, одной из первых очередей повредили мотор. Уклоняться от их атак Баранову стало трудно. Он вел машину над самыми гребнями волн, защищаясь огнем и маневром. Это был еще старый «ил», без кабины воздушного стрелка и крупнокалиберного пулемета в хвосте. Бой, конечно, неравный. Очередной вражеский снаряд окончательно вывел из строя мотор, грузный штурмовик «провалился», сел на воду. Баранов принялся открывать фонарь, но он не поддавался — заклинило. В кабине потемнело, самолет ушел под воду. Он погружался все глубже и глубже, надежд на спасение не оставалось. Однако герметизированная кабина не наполнялась водой, и летчик в кромешной тьме, задыхаясь, не оставлял попыток открыть фонарь…

Наконец самолет вздрогнул, стукнулся о каменистое дно моря. В тот же момент огромным давлением фонарь сорвало, на уже терявшего сознание летчика обрушилась масса воды, страшная сила вырвала его из кабины и понесла наверх. Кроме давления, помог парашют. Воздух, сохранившийся в складках шелковой ткани, вынес летчика на поверхность. Баранов быстро овладел собой, наполнил газом спасательный пояс. Около часа продержался на воде. Потом подошел наш катер и подобрал его…

Комиссар закончил, завязался разговор. Как оценить этот случай?

— Но все-таки он же спасал себя, — говорили одни. — А настоящий подвиг — когда человек идет на самопожертвование, на смертельный риск. И мог бы не идти, а идет, чтобы уничтожить врага, выручить товарища…

Другие возражали. Если проявил недюжинную храбрость, самообладание в критической обстановке, значит — подвиг.

— Конечно, есть разница, — переждав спор, подвел итог комиссар. — Но и спасая себя, человек сохраняет для будущих боев одного воина. А это уже немало. Разные бывают подвиги. Только за последний месяц на нашем фронте их совершено десятки. О таране Мухина слышали? Вот тот пример, когда мог бы и не идти…

Об этом таране, двенадцатом по счету на Черном море мы уже слышали, но попросили рассказать подробно.

Это случилось в сентябре.

Одна из наших береговых батарей изо дня в день била по фашистским войскам из района Геленджика. Громила [184] живую силу и технику врага, не давала ему покоя. Фашисты решили уничтожить ее с помощью своей дальнобойной артиллерии. Расстояние до нашей батареи было большое, поэтому гитлеровцы подняли в воздух «Фокке-Вульф-189», чтобы с него корректировать огонь.

Бронированная, двухмоторная, двухфюзеляжная «рама» висела над огневой позицией батареи. Вражеские снаряды ложились все ближе к орудиям. Надо было во что бы то ни стало избавиться от наблюдателя. Эта задача была поставлена перед летчиками Мухиным и Масловым. Взлетев на самолетах ЛаГГ-3, они достигли высоты, на которой летал «фокке-вульф» и пошли на сближение. Мухин устремился в атаку, а Маслов, маневрируя вокруг вражеского самолета, отвлекал его огонь на себя. Фашисты бросили корректировку и всю силу огня обрушили на наши «лаги». Искусно маневрируя, Мухин и Маслов взяли противника в клещи и стали обстреливать его. После очередной пулеметной очереди Мухина «рама», отстреливаясь из двух пулеметов, пошла в сторону моря. Очевидно, на свой аэродром.

Проскочив вниз, Мухин вплотную подошел сзади к корректировщику, нажал гашетку, но оружие молчало — вышел боезапас. Тогда мужественный летчик решил пойти на таран. «Лаг» врезался винтом в левый фюзеляж вражеского самолета, в тот же миг своей плоскостью ударил и по правому фюзеляжу. Раздался сильный треск, и оба самолета, потеряв управление, стали беспорядочно падать.

Мухин отстегнул ремни, его выбросило из кабины истребителя. Через несколько секунд он раскрыл парашют и начал спускаться в районе бухты.

Но на этом не кончилось. Два вражеских летчика, покинув свой самолет, тоже спускались на парашютах, находясь ниже Мухина. В бессильной злобе, охваченные отчаянием и безнадежностью, фашисты открыли по нему огонь из пистолетов.