Алёна Долецкая - Не жизнь, а сказка

В общем, отставание у меня по этому вопросу было серьёзным. Но ничем меня не задевало. Не было у меня маркера: «Ах, как прекрасно» или «Ах, как ужасно».

Лет через пятнадцать, я уже в разводе, у меня случается бурный роман с одним актёром. Двухметровый красавец, с тёмными глазами принца из сказки, с гривой падающих на лоб каштановых волос. Смешил меня пародиями на великих Ефремова, Евстигнеева, Никулина и Папанова. Я пропала из жизни друзей недели на три, ни с кем не хотелось делиться своим упоением. Но одна моя любопытная подруга таки достала меня своими бесконечными вопросами «кто-кто-кто он?» и вытащила из меня его имя. «Поздравляю!!!!!!! У тебя роман с самым красивым геем Москвы». Я была фраппирована: «Как же так, ведь гомосексуалисты спят с мужчинами. Как же я попала в эту линейку? Я же девочка, у меня же всё, всё, всё, как у девочки!» Озадачилась, но на роман это никаким образом не повлияло. Со временем мы расстались, и вовсе не потому, что он был геем.

Прошло ещё сколько-то лет, и мы запустили журнал Vogue. И тут вся гейская тема свалилась на меня Ниагарским водопадом — столь же естественным, каким водопад и является — водопад же не включишь краном и не выключишь. Выяснилось, что почти все люди, о которых пишет журнал, — дизайнеры моды, стилисты, парни-модели — на 99 % геи, да и мой первый арт-директор и ювелирный редактор кстати — тоже. Посыпалось, рук не хватит. Геи правят в моде, как евреи в финансовом секторе. У тех и других отлично получается.

Я попала в мир, в котором не они, Вульфы и Параджановы, были белыми воронами, а ровно наоборот — это мы белые вороны. Скромное исключение составляли фотографы — гетеросексуалы, беззаветно любящие фотографию, профессию, сюжеты, женщин и свет.

Когда года за три-четыре мы поставили журнал на ноги, я взяла новым директором моды, своей правой рукой, редактора лондонского журнала Pop (он работал в Pop’е — хорошо звучит) англичанина Саймона Робинса. Мне нравился его почерк стилиста. Он привносил в моду то, чего так не хватало в России.

У соотечественников стиль тогда определялся неверно понятой буржуазностью и 90-ми, когда все носили Versace full look, потом Gucci full look. Помните это нуворишеское «всё, что было дома, купленное за большие деньги, я надела сегодня на себя и это всё тоже накрасила»? Клише «нарядной русской женщины» мне хотелось стереть с лица России-матушки.

К 2002 году журналу нужно было то, что на английском называется edge. То есть край, лезвие бритвы, которое обозначило бы возвращение Vogue к его истокам, к бесстрашному взгляду вперёд, иногда даже на уровне провокации. В России уже все всё накупили, у всех всё было, и нужен был следующий этап. Свой стиль и проявленный вкус.

Саймон Роббинс — импозантный гей, похожий на Киану Ривза. Чёрные смоляные волосы, узкие глаза, полные иронии, ухоженный, весёлый. Мы с ним сдружились, когда выехали вместе в первый раз на показы и вечером пошли в Нью-Йорке на тусовку Кельвина Кляйна. Шампанское и прочие опасные коктейли лились рекой, гуляли на недоделанной крыше модного небоскрёба и, как бывает на таких вечеринках, напились как подростки, забыв, кто здесь главный редактор и кто подчинённый. Я, как оказалось, пью чуть лучше, и понимаю: ещё пара бокалов — и мы нанесём непоправимое имиджевое повреждение российскому издательскому дому. А имидж, как известно, наше всё, и репутация тоже. Вижу Саймон начинает залезать на столы и петь «I love you, baby», включаю ответственность и жёстко так: «Саймон, нам пора». Под ручку, как шерочка с машерочкой, неровной походкой мы вышли из зала.

Тогда и начался наш профессиональный тандем, потому что мы увидели друг друга в самом неприглядном виде. Как доехали до отеля, не помню. Жили в соседних номерах, и пока я пыталась опознать свой номер, на весь коридор нёсся дворцовым эхом крик Саймона: «Fuck, fuck, fuck!» Он не мог попасть карточкой в дверь.

Как-то на парижских показах я спросила его:

— Слушай, Саймон, всё время забываю тебя спросить. Когда ты со своим парнем занимаешься сексом, он — тебя или ты — его?

— What?! Darling!!!!!..

Потрясённый Саймон проносит мимо рта бокал джина с тоником: по щеке и роскошному пиджаку Gucci (тогда его делал Том Форд) льётся джин, сползают льдинки, лимон прилипает к пиджаку — прямо скажем, зрелище. У него шок. А что такого я спросила? С тех пор он меня всегда представлял как «Познакомьтесь, это мой любимый босс» и добавлял: «Та самая, которая Miss Whofuckswhom [14] «Мисс Ктокогоебёт» ( англ .). ».

Он мне ничего не ответил. Ни потом, никогда. Но как-то Саймон сказал: «Знаешь, у меня же, в общем, и подруг очень много, и иногда я с ними сплю, когда им совсем плохо — у девчонок же всякое бывает, ничего не складывается, и они пристанут, как банный лист, надо же помочь». Наверное, это было что-то из области настоящей дружбы.