Добрым быть собою мзда есть уже не мала.
Одновременно с этою сатирой он пишет еще и басни, стараясь ими убедить читателя в той же истине.
Переселившись во Францию, где ему открывается более широкое дипломатическое поприще, он также не оставляет литературных занятий. В Париже им написана седьмая сатира «О воспитании», в которой он выступает истинно передовым человеком для своего времени и общества. Кантемир восполняет здесь недосказанное им в прежних сатирах, указывает на громадное значение правильного воспитания, оттеняя печальные стороны того воспитания, которое получали русские дети в его время, когда оно доверялось преимущественно прислуге из крепостных, когда лучшим средством исправления признавались побои и розги, когда родители и не думали подавать хороший пример, погрязнув в невежестве, заботясь только о поддержании внешнего блеска, роскоши. В такое время несомненно была лучом совершенно нового света проповедь, что «слуги – язва детей», что «родителей злее пример», что «ласковость больше в один час детей исправит, чем суровость в целый год», что «кормилицу, дядьку, слуг, беседу сколь можно лучшую надо избрать сыну», что «дети ближе гостя» и т. д. Все эти мысли о воспитании, на которых отразилось влияние Ювенала и Локка, легли впоследствии в основу знаменитой учебной реформы Бецкого, и, таким образом, наш сатирик приложил и в этом отношении деятельную руку к обеспечению высших интересов русского общества. Почти одновременно написана им и восьмая сатира «На бесстыдную нахальчивость», в которой он указывает писателям, как осторожно надо обращаться с печатным словом. Он говорит:
Когда за перо примусь, совесть испытаю,
Не со страсти ли я какой творцом стать желаю,
Не похвал ли, что я жду от тех трудов, жадность,
Не гнев ли, не зависть ли, иль к ближним беспощадность,
Волю мне взносит в ум.
Он советует обращаться с печатным словом так же осторожно, как врач обращается с ланцетом, когда пускает больному кровь; он отдает себе полный отчет в важном значении печатного слова как одного из средств воспитательного воздействия на общество, и, таким образом, восьмая сатира естественно дополняет собою седьмую. Наконец, в 1740 году он пишет «Письмо к князю Н. Ю. Трубецкому», в котором показывает свой идеал хорошего администратора, заботящегося о том, чтобы «чин и правда цвела в пользу людей», чтобы «страсти не качали весов» правосудия, чтобы «слезы бедных не падали на землю», словом, идеал того администратора, который видит «собственную пользу в общей пользе». Последнее же оригинальное стихотворение, «Письмо к стихам своим», он написал уже накануне смерти, в 1743 году. Это – его прощальное слово, в котором он выражает надежду, что в конце концов муза его найдет себе признание, что «умным понравится голой правды сила», что потомство поймет, как он далек был от злословия и старался только «пятнать злой нрав», наконец, что сатира его имела источником своим одну любовь.
В речах вы признайте
Последних моих любовь к вам мою. Прощайте!
Это прощанье не только с музою, но и с читателями, – прощание тем более трогательное, что, несмотря на сатирическую соль стихов поэта, в них действительно было много любви, но не той любви, которую обыкновенно воспевают поэты, а высшей этической любви к ближнему и к отечеству.
Мы уже указывали на некоторые переводы Кантемира. Состоя представителем России при иностранных дворах, он продолжал знакомить русскую публику с лучшими, по его мнению, трудами других народов. Так, он перевел историю Юстина, жизнеописания Корнелия Непота, знаменитые «Персидские письма» своего друга Монтескье, этику Эпиктета, книгу Альгеротти о свете. Все эти труды, к сожалению, потеряны, как утрачено и его руководство к алгебре, которое он составил для того, чтобы развивалось математическое образование в России. Утрачены также его рассуждения о просодии. Но зато сохранилось написанное им незадолго до смерти письмо к приятелю о «сложении стихов русских». Письмо это было вызвано известным трудом Тредиаковского «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», в котором последний предлагает заменить силлабический стих тоническим как более свойственным русскому языку. Кантемир отчасти соглашается с Тредиаковским, и действительно его произведения представляют нечто среднее между силлабическим и тоническим стихом. Таким же образом он перед смертью еще перевел знаменитые письма Горация и, кроме того, сам написал прозой одиннадцать «Писем о природе и человеке», в которых старается обосновать свои собственные нравственные правила и прийти к целостному миросозерцанию. В этих письмах Кантемир является глубоко религиозным человеком, стоящим, однако, на высоте образованности, прекрасно знакомым со всей этической литературой и воодушевленным всем, что есть для человека наиболее святого.
Читать дальше