А. Скабичевский - М. Ю. Лермонтов. Его жизнь и литературная деятельность

“Я помню, – рассказывает сестра последнего, г-жа Соловцева, – как Михаил Юрьевич целовал брата, гладил его и все приговаривал: “Прости меня, прости меня, милый!”

Я была ребенком и не понимала, что это значило; но как теперь вижу растроганное лицо Лермонтова и большие, полные слез глаза. Брат был тоже растроган до слез и успокаивал друга”.

Первая ссылка на Кавказ. – Перевод в Гродненский полк. – Странствия. – Знакомство с декабристами и отзыв о Лермонтове декабриста Назимова. – Приезд в Петербург. – Успехи в свете и популярность. – Литературные труды и цензурные неприятности. – Знакомство с Жуковским. – Сближение с Краевским

Несколько дней спустя после состоявшегося приказа Лермонтов отправился на восточный берег Черного моря, где должны были открыться военные действия против горцев под начальством генерала Вельяминова.

Прибыв туда, он остановился в Тамани в ожидании почтового судна, которое перевезло бы его в Геленджик. Тут поэт испытал страшного рода столкновение с казачкою Царицихой, принявшей его за соглядатая, желавшего выследить контрабандистов, с которыми она имела сношения. Эпизод этот послужил поэту темою для повести “Тамань”. В 1879 году, по словам г-на Висковатова, описываемая в этой повести хата еще была цела; она принадлежала казаку Миснику и стояла невдалеке от нынешней пристани над обрывом.

О пребывании на Кавказе Лермонтов сообщает в нижеследующем письме к Раевскому, писанном перед возвращением в Петербург:

“С тех пор как я выехал из России, – читаем мы между прочим в этом письме, – поверишь ли, я находился до сих пор в беспрерывном странствовании, то на перекладной, то верхом; изъездил линию всю вдоль от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, в Кубе, в Камаке, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже…

Простудившись дорогой, я приехал на воды весь в ревматизмах; меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить – в месяц меня воды совсем поправили; я никогда не был так здоров, зато веду жизнь примерную, пью вино только когда где-нибудь в горах ночью прозябну, то, приехав на место, греюсь… Здесь, кроме войны, службы нет, я приехал в отряд слишком поздно, ибо Государь нынче не велел делать вторую экспедицию, и я слышал только два-три выстрела; зато два раза в моих путешествиях отстреливался; раз ночью мы ехали втроем из Кубы, – я, один офицер нашего полка и черкес (мирный разумеется), – и чуть не попались в плен лезгин. Хороших ребят здесь много, особенно в Тифлисе есть люди очень порядочные, а что здесь истинное наслаждение, так это татарские бани! Я снял на скорую руку виды всех примечательных мест, которые посещал, и везу с собою порядочную коллекцию; одним словом, я вояжировал. Как перевалился через хребет в Грузию, так бросил тележку и стал ездить верхом: лазил на снеговую гору (Крестовая) на самый верх, что не совсем легко; оттуда видна половина Грузии, как на блюдечке, и, право, я не берусь объяснить или описать этого удивительного чувства; для меня горный воздух – бальзам, хандра к черту, сердце бьется, грудь высоко дышит – ничего не надо в эту минуту; так сидел бы да смотрел целую жизнь.

Начал учиться по-татарски, язык, который здесь и вообще в Азии необходим, как французский в Европе. Да жаль, теперь не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться. Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию и проч., теперь остается только проситься в экспедицию в Хиву с Перовским.

Ты видишь из этого, что я сделался ужасным бродягой, а, право, я расположен к этого рода жизни. Если тебе вздумается отвечать мне, то пиши в Петербург; увы, не в Царское Село; скучно ехать в новый полк, я совсем отвык от фронта, я серьезно думал выйти в отставку.

Прощай, любезный друг, не забудь меня; и верь все-таки, что самой большой печалью было то, что ты через меня пострадал. Вечно тебе преданный М. Лермонтов”.

Новый полк, о котором говорит Лермонтов в этом письме, был Гродненский, стоявший в Новгороде. Туда был переведен поэт Высочайшим приказом императора Николая, данным в Тифлисе, в 1837 году 11 октября, по ходатайству графа Бенкендорфа.

До отъезда в Россию Лермонтов успел побывать в местах, памятных ему с детства; так, он посетил в Шелкозаводске A. A. Хастатова, сына сестры бабушки, Екатерины Алексеевны. Хастатов был известный всему Кавказу храбрец; рассказы о похождениях его переходили из уст в уста. Случаи из жизни его послужили Лермонтову материалом для повести “Бэла”, в которой изображен эпизод, бывший с Хастатовым, и для “Фаталиста”, списанного с происшествия, бывшего с Хастатовым же в станице Червленой.