Михаил Барро: Пьер-Жан Беранже. Его жизнь и литературная деятельность

Эти рассуждения поэта можно объяснить его постоянным преклонением пред логикой событий. Характерный образчик подобного преклонения он дал в 1830 году, создавая мост между монархией и республикой. В 1852 году он мог рассуждать точно таким же образом: раз Франция принимала императора Наполеона III, значит, она хотела этого, а не республики. Враги и бывшие друзья поэта не хотели знать подобных рассуждений. На закате своих дней Беранже пришлось даже выслушивать заявления, что он находится на пенсии у императорского правительства. Сплетня не щадит в это время популярнейшего поэта. В 1848 году в газетах появилось известие, что он женился на «своей служанке», – так называлась в статье девица Фрэр. Беранже ответил на это письмом в редакцию, полным достоинства, где поневоле принужден был рассказать читателям о своей дружбе с Юдифью. Письмо было написано в Пасси.

В 1850 году – опять в Париже – поэт написал свои последние песни, между прочим, «Прости», трогательное заключение его славной литературной карьеры:

Смерть приближалась уже к поэту. В 1851 году он жил в Париже на улице Вандом. Вот как описывает Ламартин это последнее жилище Беранже: «После того как привратница, – она, казалось, чувствовала достоинство и ответственность хранительницы спокойствия любимого народом философа, – указала вам его квартиру, вы поворачиваете направо под небольшой свод и оказываетесь у первых ступеней деревянной лестницы. С площадки на площадку вы подымаетесь по некрутым ступенькам и достигаете последней. Над вами лишь крыша да небо. Перед вами длинный и широкий коридор с многочисленными дверями направо и налево. В конце коридора вы у помещения мудреца. Вы звоните. Женщина, лет восьмидесяти, с чертами благородства и минувшей красоты, указывает вам жестом на следующие двери. Вы опять в темном коридоре. Отраженный свет указывает вам в глубине коридора небольшую комнату с постоянно открытою дверью. Вы минуете эту комнату и вступаете в другую. Это и есть жилище отшельника. Кровать, диван, круглый стол, где журналы и брошюры в указанный час уступают место бутылке и утреннему завтраку, камин, в его глуби небольшой огонь в куче золы. На стене – несколько гравюр, домашние боги сердца поэта: Манюэль, Лафитт, Шатобриан и Ламеннэ, бюст Ламартина и маска Наполеона».

Беранже мало походил на сохранившиеся его портреты, у него были большие глаза, несколько навыкат, то грозные, то ласковые, высокий и могучий череп, большая голова с причудливыми выпуклостями. «Очертание его рта, – пишет Лапуент, поэт-сапожник, – было особенно замечательно: едкая, но сдержанная ирония, сладострастное выражение, смягченное улыбкой, составляли его отличительные черты. Оконечности губ обнаруживали гибкость, тонкость и возвышенность ума. Когда он смеялся задушевным смехом, на его губах являлось выражение непринужденной, наивной, детской веселости. Мне кажется, что я постоянно буду видеть перед собой его голову, слегка наклоненную налево, и его задумчивое чело, как в те минуты, когда он нам объяснял прошлое или старался угадать будущее силой своего глубокого взгляда и высокого разума. Да, он всегда мерещится мне в своем синем шлафроке, в зеленой греческой феске и в вышитых туфлях. Я еще вижу его длинные, когда-то белокурые, но теперь уже седые волосы, его полное цветущее лицо, его резкие, как у простолюдина, черты…»

Болезнь впервые дает о себе знать Беранже в 1851 году. Через четыре года она приняла уже угрожающую форму: поэт страдал гипертрофией сердца, осложненной болезнью печени. По временам он стал терять память, силы его падали с каждым днем. Смерть Юдифи 8 апреля 1856 года еще более ухудшила его положение. Девица Фрэр умерла от рака желудка. Незадолго до ее смерти поэт обратился к ней с вопросом, не желает ли она видеть священника, но она отвечала отказом. Беранже с трудом проводил ее до церкви и хотел проводить до могилы, но силы покинули его, и с глухими рыданиями, опираясь на друга, поэт возвратился в свое опустевшее жилище.