Андрей Каменский - Даниель Дефо. Его жизнь и литературная деятельность

У Карла II был побочный сын, герцог Монмут, прижитый им с некоей Луси Вальтерс; это был чрезвычайно красивый молодой человек с привлекательными открытыми манерами, к тому же протестант, пользовавшийся большой популярностью среди народа. Многие даже считали его законным наследником покойного короля, и все недовольные элементы страны соединились около него и предложили ему стать во главе движения, направленного против папства и новой тирании. Эта попытка народного восстания окончилась так же быстро, как и началась. Отплыв из Голландии и в июне высадившись в приморском городке Лайм, Монмут с армией своих последователей был разбит королевскими войсками при Седжмуре и через месяц с небольшим сам был казнен на Тауэр-Хилл, в Лондоне.

Не в характере молодого Дефо было оставаться безучастным зрителем подобных событий, тем более что его занятия в торговой конторе в это время прекратились. Теперь религиозной и политической свободе страны угрожала опасность, от которой более всего должны были пострадать диссентеры; перед этим в лондонском Сити между его друзьями происходило сильное движение; он не захотел отстать от других, вооружился и стал под знамя герцога Монмута.

Впоследствии в своих сочинениях Дефо упоминает, что положение короля было тогда отчаянное и лишь по счастливой случайности его окончательно не разбили и не взяли в плен под Седжмуром. Но как бы там ни было, дело инсургентов было проиграно, армия их рассеяна, и последовали обычные в таких случаях репрессалии и казни. Только благодаря тому обстоятельству, что как лондонский уроженец Дефо был неизвестен в той местности, где происходило сражение, ему удалось добраться благополучно до Лондона; но трое из его друзей и однокашников по Мортоновской академии были схвачены и поплатились жизнью на эшафоте.

В том же году, вскоре после этого события, Дефо начал собственное дело, к которому он ранее готовился, и открыл оптовую чулочную торговлю в Корнхилле. Лавка под его фирмою существовала до 1694 года.

Успех в подавлении восстания окончательно опьянил Якова II, который действовал теперь совершенно открыто.

Все протестанты из числа офицеров армии были заменены католиками. Закон о религиозной присяге [5] (Testact) совершенно игнорировался. Католические патеры и иезуиты выписывались из-за границы, повсюду отстраивались католические храмы, и в Рим был послан лорд Кастльмен, чтобы ходатайствовать перед папой о принятии Англии в лоно католической церкви. Не было недостатка и в таких лицах среди высшего духовенства англиканской церкви, которые проповедовали о полном подчинении воле короля как Божьего представителя на земле, ни перед кем не ответственного в своих действиях. Дефо говорит по этому поводу в одном из своих последующих сочинений: «Мне приходилось слышать и такую проповедь, что если б королю потребовалась моя голова и он прислал за нею, то я должен покорно стоять, пока ее с меня снимают».

Подобные учения, вместе с его собственным религиозным фанатизмом, совершенно опьянили короля, так что когда парламент не согласился с его предложениями об увеличении постоянной армии и упразднении религиозной присяги для офицеров-католиков, он распустил его и решил в будущем управлять страной по своему личному усмотрению. Вслед за тем вышла декларация о допущении католиков в коллегию Charterhouse и в оба университета. Встретив наконец противодействие в этих нововведениях со стороны представителей англиканской церкви, он задумал привлечь на свою сторону диссентеров, уничтожив всякие религиозные ограничения в существующих законах, одинаково тяжелые как для них, так и для католиков, с тем чтобы потом подавить господствующую в Англии протестантскую церковь и ввести католичество. В апреле 1687 года явилась известная королевская декларация о прекращении действия всех карательных законов, касающихся вероисповедания. Дефо прекрасно понял уловку правительства, и это распоряжение стало поводом к его первому выступлению в печати. В апреле 1687 года вышел его памфлет под названием «Письмо с рассуждениями о последней декларации его величества относительно свободы совести». Ему было в это время двадцать шесть лет. Этот небольшой и почти неизвестный памфлет характеризует Дефо как политического писателя и деятеля с самого начала его литературной карьеры и настолько обнаруживает ту честность и твердость характера и убеждений, то согласие между словом и делом, которыми он отличался во всю свою жизнь, что на нем стоит остановиться. Разгадав поистине иезуитскую хитрость Якова II, он не побоялся вооружить против себя своих друзей, восставая против меры, как будто клонившейся к облегчению их участи, но которая в действительности являлась одною из целого хитро задуманного ряда уловок, нужных для порабощения страны и восстановления царства католиков и иезуитов, орудием которых был новый король. Вот что говорит Дефо в этом замечательном памфлете: «Нет оснований верить, что даруемая нам веротерпимость имеет другую цель, кроме того чтобы поселить между нами рознь и усыпить нашу бдительность до тех пор, пока не наступит момент для подачи сигнала к нашему уничтожению… Еще недавно при дворе все говорили о поддержке государственной церкви и об искоренении диссентеров… Теперь, по-видимому, все повернули в другую сторону». Далее он указывает, что королевская декларация о веротерпимости написана в таких неясных выражениях, что может быть истолкована различно и легко нарушена при первом удобном случае. «Я позволю себе сказать, – продолжает он, – что уничтожение лично королем одного из законов подрывает в корне всю нашу систему управления. Лорды и коммонеры (члены нижней палаты) настолько составляют ее часть, что нельзя установить новый закон или уничтожить старый без их согласия». Затем он добавляет в конце памфлета: «Если так скоро забывается коронационная клятва, то какое же значение можно придавать другим его обещаниям? Одним из прямых последствий этой декларации будет новый наплыв благодарственных адресов со всех концов страны; потому что нет пределов той низости и нахальному низкопоклонству, до которых может дойти лесть порабощенного ума». Эти смелые слова, хотя и согласные с духом английской конституции даже того времени, неминуемо привели бы автора на эшафот, если бы имя его было открыто.