Венедикт Мякотин - Адам Мицкевич. Его жизнь и литературная деятельность

Эти упреки, выраженные резко и без оговорок, могли действительно назваться смелыми ввиду господствовавшего в тогдашней польской литературе ложноклассического направления. Все корифеи критики и литературы почувствовали себя глубоко оскорбленными дерзостью молодого поэта и не замедлили дать ему почувствовать это. Несмотря на довольно быструю распродажу издания, в печати не появилось о нем ни одного отзыва, – частные же отзывы классиков о Мицкевиче были преисполнены негодования.

Случилось, что однажды, когда Мицкевич был у Бэкю, туда же пришел товарищ последнего по кафедре, Ян Снядецкий, бывший ректор университета, ярый классик по воспитанию и один из самых ревностных защитников классического направления в литературе и поклонников философии XVIII века. Воспользовавшись случаем выместить свое раздражение, он сделал вид, будто не узнал Мицкевича, и в разговоре стал беспощадно осмеивать его произведения, его проповедь романтизма, веру в духов и пристрастие к чудесному. Раздраженный старик не щадил и самой личности поэта. Бэкю, сам принадлежавший по направлению к классикам, не только не удерживал его, но и вторил его насмешкам. Природная застенчивость и служебное положение, ставившее его в зависимость от совета университета, не позволили Мицкевичу возражать. Ему пришлось молча вынести это глумление, но оно поселило в нем ожесточение против отжившего поколения, не уважающего стремлений молодежи, и он со временем жестоко отомстил Бэкю за свое унижение тем оружием, которое всегда было к его услугам, – своим пером.

Между тем, по мере того как близился срок окончания отпуска, Мицкевич чувствовал все меньше охоты возвращаться в Ковно к опостылевшей ему преподавательской деятельности и мучительному одиночеству. Он решился тогда просить у попечителя Виленского учебного округа, князя Чарторыского, командировки за границу с целью ознакомления с теорией эстетики, чтобы получить затем возможность составить учебник ее для средних учебных заведений. Просьба эта, однако, не имела успеха, и с началом нового учебного года Мицкевичу пришлось возвратиться на свою должность в Ковно. Вернулся он туда уже магистром, очевидно получив эту степень в университете за какую-то работу, подробных сведений о которой, однако, не сохранилось. Уроки мало занимали его, а разлука с друзьями и невозможность даже видеть любимую женщину угнетающе действовали на его настроение. Доведенный до крайней степени нервного расстройства, поэт целыми днями ничего не ел и поддерживал свои силы лишь неумеренным употреблением кофе и табаку, которое, конечно, еще более ослабляло его нервную систему.

Сам Мицкевич в письме к одному товарищу так обрисовывал тогда свои занятия и настроение: «Я привыкаю к школе, так как мало читаю, мало пишу, много думаю и страдаю, и поэтому нуждаюсь в ослином труде. По вечерам я играю в бостон на деньги, никаких обществ не люблю, музыку слушаю редко, игра же в карты без денег не доставляет мне интереса. Читаю только Байрона; книги, написанные в другом духе, бросаю, так как не люблю лжи; описание счастья семейной жизни возмущает меня так же, как вид супружеств; дети – это моя единственная антипатия».

Такое сильное разочарование поселила в душе поэта его неудачная любовь, прошедшая, по выражению Зана, по его душе, как пожар по лесу. Что Мицкевич при этом не накидывал на себя модного плаща разочарования, а страдал действительно сильно, может показать хотя бы следующий случай. Весною 1823 года его посетил в Ковно один из младших товарищей по университету, в это время уже начинающий романтический поэт, Одынец. Мицкевич стал было читать ему свой перевод прощания Чайльд-Гарольда, но, дойдя до слов: «Теперь, слоняясь по широкому свету, я веду скитальческую жизнь: зачем же мне плакать, по ком и о ком, когда никто не плачет обо мне», – внезапно побледнел и упал в обморок. Сердечные страдания свои он старался заглушить усиленными физическими упражнениями, для чего совершал далекие прогулки в окрестностях Ковно, и литературными занятиями.

Адам Мицкевич. Худ. Валентин Ванькович. 1823.

К этому времени относится создание второй и четвертой частей тетралогии «Дзяды», в которых он воспроизвел историю своей собственной любви, а также эпической поэмы «Гражина» и еще нескольких мелких стихотворений, среди которых самое видное место занимает «Ода к юности». «Дзяды» и «Гражина» составили содержание второго томика стихотворений, изданного в Вильне весною 1823 года. Расходы на издание доставила подписка, а хлопоты по нему принял на себя, как и при издании первого томика, живший в Вильне Чечот. Первоначально и этот томик не вызвал никаких критических отзывов в журналах, но публика уже успела оценить молодого поэта и число подписчиков значительно увеличилось в сравнении с первым томом. Прошло несколько месяцев, и на столбцах варшавского журнала «Astrea» появилась первая критическая статья о Мицкевиче, автор которой, Франциск Гжимала, с сочувствием отзывался о его произведениях и признавал в нем истинный талант.