Михаил Энгельгардт - Чарльз Лайель. Его жизнь и научная деятельность

«Вот уже три месяца я не слыхал ни словечка о геологии, – писал Лайель родным. – Политика поглощает мысли здешних ученых. На soirée y барона Ферюссака (геолог) никто и не заикнулся о естественной истории; только и разговоров было, что о предстоящей избирательной борьбе. Книгопродавцы по части естественной истории и медицины плачутся на разорение: кроме политических памфлетов, никто ничего не покупает».

Но и позднее, когда страсти угомонились и политические дела пришли в порядок, воззрения Лайеля прививались во Франции очень туго. Оракул французской школы Эли де Бомон был и остался решительным противником униформизма. Мы уже упоминали о его системе: одновременное поднятие нескольких параллельных горных цепей в моменты пароксизмов, совпадавших с переходами от одной «формации» к другой. Эли де Бомон в течение многих лет развивал свои взгляды, стараясь примирить их с новыми открытиями, затратил бездну труда и остроумия на эту неблагодарную работу и создал, наконец, до такой степени сложную и запутанную систему, что ее свалили в архив, так сказать, по молчаливому соглашению, без особенной полемики и споров, как ни на что не годное орудие.

Столь же упорно был верен теории катастроф другой корифей французских геологов – знаменитый палеонтолог д’Орбиньи, по мнению которого на земной поверхности сменилось двадцать семь фаун, из которых каждая начисто уничтожалась общей катастрофой.

Конечно, наряду с этими академическими воззрениями развивалось и новое направление. Молодые ученые воспринимали идеи Лайеля, да и сами светила пользовались его принципами при объяснении и исследовании тех или иных явлений.

Тем не менее, еще в пятидесятых годах формальное господство принадлежало во Франции старой школе, так что Лайеля забаллотировали в Академии наук при выборе нового члена на место умершего Буклэнда. Случай настолько характерный, что мы приведем письмо Лайеля по этому поводу (1857 г.):

«Когда по смерти Буклэнда в Академии открылась вакансия, Эли де Бомон обратился ко мне с письмом, в котором сообщал, что у них образовалась партия в мою пользу, но он употребит все свое влияние против меня. Я полагаю, что различные причины вызвали это странное послание. Недавно он пользовался гостеприимством в моем доме в Лондоне и был по обыкновению очень любезен; в Париже всегда доставлял мне ненапечатанные карты Франции и т. п. Ввиду этого, я полагаю, он и хотел поступить со мной честно и откровенно, предупредив меня, что за мою враждебность его мнениям (у них в Париже так и говорят „mes ennemis“ – мои враги – вместо мои оппоненты) он всеми силами воспрепятствует мне в достижении того, что в его глазах представляет высшую цель человеческого честолюбия. Я и раньше знал, что меня не выберут, но порадовался его письму, так как оказывается, что и там есть мои сторонники. Получая комплименты со стороны молодых ученых, было бы крайне непоследовательно с моей стороны ждать, что и старые, влиятельные столпы науки окажут почтение главе новой и, по их мнению, еретической школы».

Так была принята система Лайеля в различных странах. Любитель аналогий может провести параллель между научными теориями и политическим бытом Англии и Франции. В Англии современный строй вырабатывался медленно, потихоньку-полегоньку, путем постепенной эволюции. В Англии же развилась эволюционная геология: Гёттон дал ее первый набросок, Плайфэр популяризировал его идеи, Мантель, Флеминг, Скроп пытались прилагать их к тем или другим частным вопросам, наконец, Лайель превратил их в систему. Во Франции политическое развитие совершалось скачками, от пароксизма к пароксизму, периоды покоя сменялись эпохами потрясений, и такой же характер приписывался развитию Земли французскими геологами – Кювье, Броньяром, Бомоном, д’Орбиньи.

Как бы то ни было, система Лайеля положила начало геологии как строгой индуктивной науке. Метод его был воспринят в силу своей внутренней необходимости. Физическая геология, поставленная им на твердую почву, продолжала развиваться с поразительной быстротой. Чем глубже и тщательнее исследовали современные явления, тем ярче освещалась история земной коры, что, конечно, пришпоривало исследователей. Во Франции, в Германии старые теории еще держались более или менее искусственно влиянием академических ученых, но наряду с ними развивалось и новое направление. В 50—60-х годах теория униформизма завоевала господство всюду.

Геология ушла далеко со времени первого издания «Основных начал». Излагать, хотя бы вкратце, ее успехи не входит в нашу задачу. Мы можем сказать одно: они достигнуты, потому что наука устремилась по пути, проложенному Лайелем. Мы знаем прошлое лишь настолько, насколько нам известно настоящее. Мы знаем, что силы, действующие ныне вокруг нас, действовали с древних времен; мы знаем, как они действовали и к каким результатам приводили. В сущности, этим и исчерпываются наши знания. Затем у нас есть гипотезы о космических причинах, вроде изменения эксцентрицитета земной орбиты, уменьшения объема Солнца и т. п. Но это пока догадки. В таком виде представляется современная геология: ядро знания, обвитое туманом гипотез. Ядро создано Лайелем и растет беспрерывно, сохраняя, однако, тот же вид, который придал ему его творец. Туман тоже растет, принимая самые причудливые и разнообразные формы, как и следует туману. Что из него выйдет дальше – мы не знаем; но пока – индуктивная, строгая, истинно научная геология развивается лишь в тех рамках, какие намечены для нее Лайелем.