Сергей Базунов - Александр Серов. Его жизнь и музыкальная деятельность

В предыдущих главах читатель уже видел служебные способности, или, вернее, совершенное отсутствие таких способностей у нашего композитора, поэтому мы не будем более останавливаться на этой стороне деятельности Серова. Заметим только, что деятельность эта, несмотря на очевидное отвращение к ней бедного музыканта, – продолжалась и далее. Надо было чем-нибудь жить, а музыкальный талант композитора не давал ему пока никаких средств к жизни. Нужно также сказать, что в вопросе о службе значительное давление на Серова оказывал и отец его, неизменно требовавший, чтобы его Александр служил. И – увы! – его доводы в пользу службы оказывались всегда убедительны, потому что, в сущности, и сам композитор достаточно хорошо понимал, насколько необходим «насущный хлеб». Словом сказать, оставив свое место в Симферополе, Серов вскоре же принужден был искать другую службу. И вот, похлопотал опять Николай Иванович, и наш музыкант снова очутился прежним товарищем председателя, только на этот раз во Пскове.

Здесь дело пошло, разумеется, не лучше, чем в Симферополе, потому что и здесь служба вызывала у Серова лишь тоску и ничем непобедимую апатию, так что, не будучи пророком, можно было легко предсказать, что и во Пскове служба Серова долго не продлится. В самом деле, протянув с грехом пополам года два этой новой службы, он опять бросил свое место и переселился в Петербург. Все побуждало его к тому: и антипатия к службе и провинциальной жизни, и притягательная сила Петербурга с его музыкою, музыкантами и личными связями, которые у Серова там уже имелись…

Но Николай Иванович Серов посмотрел на такой поступок сына очень серьезно. Он был страшно разгневан, осыпал бедного композитора горькими упреками и простер свою досаду до того, что решительно запретил ему показываться к себе на глаза. Не желая служить, он мог жить, где и как ему было угодно. «Живя таким образом, ты умрешь на рогожке, где-нибудь возле кабачка», – сказал отец сыну на прощанье и с тем отпустил его. Казалось бы, такое отношение к сыну было уж слитком строго и, конечно, несправедливо, но – что делать? – Николай Иванович имел свои взгляды на вещи и прочно установившиеся понятия. Своего решения он не изменил и не взял назад до самой смерти.

Нечего и говорить, как тяжело должен был повлиять на впечатлительную натуру композитора этот семейный разрыв. К тому же нужно знать, что своего отца он любил самой горячей любовью и с раннего детства благоговел и преклонялся перед его личностью. При всем том, что ему было делать? Он сам уже был не ребенок и не мог в угоду требованиям отца изменить собственное решение, которое считал и необходимым, и зрело обдуманным…

При таких условиях петербургская жизнь композитора сложилась на первых порах очень печально. Поселившись отдельно от семьи, он должен был переживать тяжелый разрыв с отцом и в то же время думать о своем материальном существовании, которое теперь становилось серьезным вопросом, потому что, оставив службу, наш композитор потерял все определенные средства к жизни. Их приходилось добывать теперь каким бы то ни было способом и во что бы то ни стало, иначе грозила прямо нищета. При таких-то условиях Серов принялся за литературную деятельность, но, разумеется, едва ли нужно прибавлять, что литература не избавила его от бедности; некоторые же биографы Серова прямо говорят о «нищете», которая преследовала композитора, особенно в первые годы его петербургской жизни.

Было бы, однако, большою ошибкою думать, что музыкально-критическая деятельность Серова, которая началась в описываемый период, обусловливалась только одною материальной необходимостью. Это было, разумеется, далеко не так. Предыдущая интеллектуальная жизнь его, полная самого вдумчивого и внимательного отношения ко всем выдающимся явлениям в сфере музыки, как у нас, так и за границею, была очень солидным ручательством основательной подготовленности его к музыкально-критической деятельности. Скорее можно было удивляться, как Серов доселе не нашел достаточных поводов выступить на литературную арену с живым словом человека, по-настоящему понимавшего великое искусство звуков. И действительно, уже самые первые статьи его не только обратили на себя общее внимание, но буквально вызвали сенсацию.

«Первые же его критические статьи, – говорит одно близко знавшее его лицо, – произвели переполох в нашем музыкальном мире, где еще царила теоретическая рутина, а критика была отдана на откуп либо газетчикам вроде Булгарина, сделавшим из нее почти рекламу, или дилетантам-всезнайкам вроде Улыбышева, возвеличенного кружком кормившихся около него музыкантов и несведущей публикой до значения критических дел мастера». («Воспоминание о А. Н. Серове». А. Веселовский. «Беседа». 1871, № 2).