Е. Орлов: Александр Македонский. Его жизнь и военная деятельность

Раннею весною 335 года до н. э. торжествующий царь воротился домой и деятельно занялся усмирением фракийцев, иллирийцев и других племен, угрожавших его северным границам. Он перешел реку Несос и в десять дней проник к Балканам, где его ждал неприятель. Узнав, что он занял единственную в той местности горную тропу, окружив себя тяжелыми телегами, в намерении скатить их на македонян при первом их появлении, Александр приказал своим солдатам разомкнуть ряды и упасть, по данному сигналу, ничком, дабы пропустить катящиеся телеги над собою, по расставленным щитам. Маневр удался, и плохо вооруженные орды были рассеяны. Александр прошел тогда Балканы и, переправившись через Дунай, разгромил тамошних гетов и их селения. Этого было достаточно: со всех сторон прибыли посольства с богатыми дарами в знак мира, и победитель мог вернуться обратно. Он прошел страну агрионов и пеонов и принялся за усмирение Иллирии, когда получил известие о вторичном восстании Греции. В стране разнесся ложный слух о смерти Александра во Фракии, и Фивы, которые терпели больше всех, благодаря присутствию македонского гарнизона в их цитадели Кадмее, решили поднять знамя мятежа. Остальные государства обещали им свою помощь, но решили повременить, пока слухи подтвердятся. Их политика была благоразумна: не успели Фивы разделаться с гарнизоном, как Александр уже был в Беотии, пройдя весь путь от Иллирии до Фермопил в 10 – 12 дней. Впечатление было потрясающее, но фивяне решили лучше погибнуть, чем сдаваться. После отчаянного сопротивления город был взят штурмом, мужское население вырезано, 6 тысяч человек казнено и 30 тысяч продано в рабство. Стены и жилища были превращены в развалины, территория могучей некогда республики распределена между соседними общинами, и только дом великого поэта Пиндара уцелел по приказу просвещенного завоевателя. Это был страшный урок, и вся Греция была повергнута в прах. Александр даровал, однако, мир на прежних основаниях и ограничился лишь ссылкою двух незначительных ораторов из патриотической партии. Опять, как в прошлый раз, он созвал общегреческий съезд в Коринфе, на котором изложил свой план экспедиции против персов, и был вторично утвержден гегемоном Эллады. Между прочим, здесь состоялась назидательная встреча его с Диогеном Синопским, про которую нам рассказывают все учебники истории. Прибыв во главе блестящей свиты к тому месту, где знаменитый циник, ни во что не ставивший блага мира сего, лежал в бочке и грелся на солнце, Александр спросил его, не может ли он что-нибудь для него сделать. “Отстранись-ка немного от солнца”, – ответил презрительно мудрец. Повелитель Греции отступил в смущении, встретив впервые такого же гордеца, как и он сам. “Клянусь богом, – воскликнул он в непритворном восторге, – не будь я Александром, я бы хотел быть Диогеном!..” В конце 335 года до н. э. Александр вернулся на родину и всю зиму провел в приготовлениях к походу, про который он так много слыхал от отца и о котором так много мечтал. С тех пор, как полтора века тому назад полчища Ксеркса перешли Геллеспонт, Эллада не переставала мечтать о реванше, в надежде овладеть ценным восточным берегом Средиземного моря и воссоединить с собою богатых малоазийских греков, подвластных Великому Монарху. С течением времени, как это нередко бывает, идеологический момент совершенно заслонил материальный, и антагонизм к Персии стал признаваться за необходимый элемент эллинизма, а разгром ее – за национальную миссию. Естественно, что, когда Филипп захотел легитимировать свое положение в общегреческой семье, он начертал на своем знамени девиз “реванш” и стал во главе антиперсидского движения, как давно уже предлагал ему Исократ. То же теперь сделал и Александр, и, заявив себя носителем и исполнителем исторической миссии Эллады, он придал своему предприятию религиозно-культурный характер крестового похода, чем, конечно, завоевал симпатии многих патриотов.

Персидская же монархия в это время представляла внешнюю мощь, небывалую со времени Ксеркса. На необъятном пространстве от ливийских песков до Паропамиза и от Сырдарьи до Индийского океана она вмещала многочисленные страны, населенные народностями разнообразнейших бытов, религий и культур. Тут были египтяне, греки, финикияне, армяне, персы, мидяне, вавилоняне, фракийцы, скифы, обитатели Бактрии, Гедрозии, Дрангианы, Арии, Согдианы и масса других. Это было тело огромное и пестрое, но вместе с тем лишенное того объединяющего начала, которое делает из человеческого общества компактный организм, а не механически составленный агломерат. Разбитая на множество отдельных, почти самостоятельных сатрапий, не соединенных ни историческими традициями, ни общим национальным чувством, Персия держалась в целости лишь благодаря инертности, столь свойственной дикому Востоку, ее частей и сравнительно легкому правительственному режиму, оставлявшему в большинстве случаев неприкосновенными местные нравы и обычаи. Механизм центральной власти никогда не был силен: громоздкий и медленно двигавшийся, он, несмотря на внешний абсолютизм царей, предоставлял значительную свободу наместникам и даже населению провинций; но связь между последними слабела еще и оттого, что на престоле нередко восседали неспособные люди, более преданные созерцанию своего могущества, нежели консолидации его. Дарий Кодоман, теперешний владыка Персии, и был именно таков: посаженный на престол евнухом Боагасом, отравившим двух его предшественников, он был игрушкою своих жен и собственного тщеславия и, проводя дни среди своих сокровищ, не хотел ни о чем слышать, ничего видеть. Только тогда, когда Филипповы полководцы Аттал и Парменион стали действовать в Малой Азии, решился он принять кое-какие меры и поручил двум родосцам, Ментору и Мемнону, организацию обороны. Смерть врага на время прервала приготовления, но весть о готовящемся нашествии Александра вновь вывела Дария из его апатии и заставила его нехотя возобновить операции.