В. Огарков - Григорий Потемкин. Его жизнь и общественная деятельность

Появившаяся за последнее время в исторических журналах обширная переписка Екатерины с Потемкиным ясно говорит о том, как дружелюбно относилась государыня к князю и как высоко ценила его дарования. Есть целый ряд ее записочек к нему, относящихся к первым годам их знакомства. Самый нежный букет изысканно ласковых слов достается на долю князя. В письмах последующих периодов хотя и слышатся отголоски нежных дружеских чувств, но эти письма уже более солидны и в них трактуется о всех важнейших вопросах современной внешней и внутренней политики. Мы не можем, конечно, приводить многих выдержек из этих интересных исторических документов, – так их много, – но укажем хотя бы на следующее место из письма к Потемкину (1783), когда последний был в Новороссии, озабоченный вопросом о присоединении Крыма и устройством пустынного края, которого он был генерал-губернатором. В это время на юге России свирепствовала чума. Потемкин от усиленных занятий, а также, вероятно, и от беспорядочной жизни опасно заболел. И вот в каких выражениях императрица обращалась к князю о том, чтобы он был осторожнее и берег свое здоровье.

“Всекрайно меня обеспокаивает твоя болезнь, – писала государыня, – я ведаю, как ты не умеешь быть больным и что во время выздоровления никак не бережешься; только сделай милость, вспомни в настоящем случае, что здоровье твое в себе какую важность заключает, благо империи и мою славу добрую; поберегись, ради самого Бога, не пусти мою просьбу мимо ушей, важнейшее предприятие в свете без тебя оборотится ни во что...”

Да не подумает читатель, что подобное письмо является исключением, – нет, почти все они таковы, везде видна забота о здоровье Потемкина, везде надежда на его ум, на светлое соображение и преданность. Обо всем пишет ему государыня: она просит рекомендовать ей людей в сенат, командиров в полки; спрашивает мнение его по польскому вопросу, об Австрии, Пруссии и т. д. Даже вопрос о награждении клобуками архиереев оставляется нерешенным до присылки ответа князя.

В высшей степени трогательны письма Екатерины к князю во время первых месяцев второй турецкой войны и осады Очакова. Престарелая государыня в них дала пример бодрости своего духа подданному. Не знавший до того неудач, баловень счастья, все желания которого исполнялись вскорости, испытывал страшный упадок духа во время медленно и неудачно шедших военных действий. Екатерина обнадеживала его, просила не тужить о потерях и находила массу нежных слов утешения для этого колоссального ребенка.

Из всего этого мы видим, что отношения Екатерины к Потемкину, составлявшие основу его могущества, были так дружески прочны, что их не могло ничто нарушить. Это были отношения людей, которых связывало воспоминание о светлом прошлом и, может быть, об испытанных совместно огорчениях; союз людей, лелеявших сообща широкие планы, знавших слабости друг друга и умевших взаимно прощать их; дружба монархини с человеком, испытанному уму которого и преданности она доверялась, – с человеком, облагодетельствованным ею и потому питавшему к ней искреннюю благодарность.

О проявлениях могущества князя можно было бы исписать целые тома, – оно было легендарным. После кратковременных размолвок Потемкина с государыней порой многим казалось, что князь терял силу: он удалялся из дворца (хотя его комнаты постоянно оставались за ним), но наступала минута, князь опять являлся во дворец, козни, начатые против него, рушились как будто бы каким-то волшебством, противники его прятались по углам, и он, с надменно поднятой головой, опять царил над приниженной толпой, сгибавшейся перед ним в три погибели. Он устранил и сильных когда-то Орловых, Панина, Чернышева. Даже такой опасный соперник, как богатый, образованный и умный А. Р. Воронцов, постоянно осуждавший за глаза во время отсутствия князя, его проекты, притихал, когда тот появлялся. Сношения с иностранными дворами велись с ведома князя, как и почти все внутренние дела: он противодействовал Пруссии, решал финансовые вопросы (не всегда только с пользой для государства), способствовал примирению Екатерины с “молодым двором” и участвовал в подготовке событий, поведших ко второму разделу Польши. Перед ним лебезил юркий Сегюр, кланялся гордый Гаррис (лорд Мальмсбюри), ухаживали коронованные особы. Он ни с кем не стеснялся: приезжавшие к нему в расшитых золотых мундирах, орденах и лентах иностранные послы встречали князя часто босым, в халате и в страшном, невозможном дезабилье. Это ставило в большое затруднение посланников, олицетворявших собой целые нации и своих повелителей. Юркий Сегюр выпутывался из затруднения тем, что сам начинал амикошонствовать с князем: он подсаживался к нему на диван, хлопал князя по плечу и спрашивал его: “Ah, mon prince! Comment ca va, mon prince?” [3]