С. Южаков - Михаил Сперанский. Его жизнь и общественная деятельность

Таким образом, первый шаг был сделан. Сперанский напоминал постоянно о необходимости идти дальше и осуществлять, хотя бы по частям, весь план реформы, одобренный в ноябре 1809 года. “Одним сим учреждением (то есть советом), – писал Сперанский в представленном государю отчете государственного секретаря, – сделан уже безмерный шаг от самовластия к известным формам монархическим. Два года тому назад умы самые смелые едва представляли возможным, чтобы Российский Император мог с приличием сказать в своем указе “вняв мнению совета”; два года тому назад сие показалось бы оскорблением Величества. Следовательно, пользу сего учреждения должно измерять не столько по настоящему, сколько по будущему его действию. Те, кои не знают связи и истинного места, какое Совет занимает в намерениях Ваших, не могут чувствовать его важности. Они ищут там конца, где полагается еще только начало; они судят об огромном здании по одному краеугольному камню”.

Так старался Сперанский одобрить и поддержать Александра, осаждаемого ярой оппозицией, в это время уже образовавшейся против всего, что предпринимал Сперанский. Недовольное вельможество, озлобленное старослужилое чиновничество, испугавшееся за крепостное состояние дворянство, оскорбленные самолюбия сильных мира, при полной неизвестности задуманных реформ и при самых противоречивых и тревожных слухах, – все это соединилось, чтобы противодействовать реформаторской деятельности великого государственного человека, волею императора поставленного у кормила нашего государственного корабля. Оппозиция росла. Александр колебался в своих решениях и начал, по-видимому, именно в это время колебаться и в своих мнениях. Сперанский начинал замечать это колебание и по мере сил боролся с ними логическими доводами (единственное оружие, которым он располагал). “При сем составе совета, – писал он Александру, – нельзя, конечно, и требовать, чтобы с первого шага поравнялся он в правильности рассуждения и в пространстве его сведений с теми установлениями, кои в сем роде в других государствах существуют. Недостаток сей не может, однако же, быть предметом важных забот. По мере успеха в прочих политических установлениях, и сие учреждение само собою исправится и усовершенствуется. Нужно только вести его единообразно и неослабно”. Таким образом, неослабное проведение в жизнь прочих политических установлений Сперанский снова настойчиво рекомендовал Александру. Решено было сделать еще один шаг и приступить к преобразованию министерств.

“Мы предложим совету, – сказано было в манифесте, – начало окончательного их (министерств) устройства и главные основания общего министерского наказа, в коем с точностью определятся отношения министров к другим государственным установлениям, и будут означены пределы действия и степень их ответственности”.

Из этого обещания было исполнено все, кроме последнего, двумя актами, рассмотренными в государственном совете в 1810 и 1811 годах. 25 июля 1810 года было обнародовано “новое разделение государственных дел в порядке исполнительном”, то есть распределение ведомств между отдельными министерствами, число и состав которых были тоже изменены, а через год, 25 июня 1811 года, издано “Общее учреждение министерств”, то есть организация, распределение и степени власти, наказ делопроизводства, новые штаты и пр. Достоинство этой работы Сперанского видно уже из того факта, что его учреждение министерств продержалось без изменения в течение всего XIX века и в главных основаниях доныне действует. Сам автор его в не раз цитированном уже пермском письме к Александру счел возможным так оценить его: “Смею утверждать с достоверностью, что ни одно государство в Европе не может похвалиться учреждением столь определительным и столь твердым”. Наш ученый юрист, профессор Романович-Славатинский, так выражается об этой работе: “Твердость министерств испытана временем, а их внутренний строй показывает в Сперанском замечательный дар организации – отличительное свойство истинного государственного ума. Если же эти министерства стали впоследствии обильным источником бюрократизма и административных злоупотреблений, если опека над свободным развитием государственных и народных сил не всегда была благодетельной, то это не вина их творца...” Другой ученый юрист Филиппов выражается о значении министерской реформы, проведенной Сперанским, еще определеннее: “В подробностях этого учреждения были ошибки и недомолвки, на которые уже указывала современная реформе критика. Но ясно поставленная цель учреждения (“министерства учреждены на тот конец, чтобы доставить законное, строгое и точное исполнение”), определение самим законом круга задач и ведомства министров, гармоническое введение министерств в общую систему имперских учреждений, – все это было организовано так, что министерства Сперанского просуществовали более полвека без всяких почти изменений. Если к этому прибавить, что предположение Сперанского по отношению к реформе далеко не осуществилось на деле, так что он сам впоследствии называл свою организацию полуустройством, то нельзя не удивляться творчеству организаторской мысли, сказавшейся даже в этом “полуустройстве”. Как ни скромен был этот второй шаг государственной реформы (преобразование министерств), он возбудил против Сперанского сильное неудовольствие в самых влиятельных сановных кругах того времени. Сам Сперанский в пермском письме так характеризует это неудовольствие: “Каждый министр, считая вверенное ему министерство за пожалованную деревню, старался наполнить ее и людьми, и деньгами. Тот, кто прикасался к сей собственности, был явный иллюминат [6]и предатель государства – и это был я. Мне одному против восьми сильных надлежало вести сию тяжбу. У одного министра финансов, не говоря о других, убавлены целые два департамента и сверх того несколько отделений, и таким образом уменьшены штаты ежегодно более нежели на 100 тысяч рублей. В самых правилах наказов надлежало сделать важные перемены, отсечь притязания власти, привести ее в пределы, ограничить насильные завладения одной части над другою, – словом, все сии наказы вовсе переделать. Можно ли сего достигнуть, не прослыв рушителем всего доброго, человеком опасным и злонамеренным?”